Яков Капустин - Совесть – имя собственное

Наверное, некоторой иллюстрацией к этой заповеди мог бы послужить эпизод из «Идиота» Достоевского, когда Ганя ударил князя Мышкина. То, что Мышкин не ввязался в драку, а практически подставил другую щёку, не только не лишило князя достоинства, но и поставило Таню вне общества, за что он дорого заплатил. Мышкин своим непротивлением ещё и заставил циничного Таню страдать и стыдиться. Может быть впервые в жизни.

Более того, не отвечая на насмешки и обиды, слабый князь Мышкин каждому указывает на его место, оставляя их со своей совестью.

Иисус, полагаю, имел в виду, что не нужно давать обидевшему тебя, возможность найти себе оправдание в своих действиях. А отступив, оставить его с проблемами в своей душе. То есть заставить человека задуматься в непривычной для него ситуации.

И не дать ему возможности найти себе оправдание.

То есть жертве нужно совершить духовную атаку. Если возможно такое вульгарное словосочетание.

Если уйти от примитивного (мордобойного) подхода к проблеме, то епископ Бьенвеню, отдав Жану Вальжану к украденным ложкам ещё и подсвечники, (вместо передачи его в полицию) впервые оставил его наедине со своей совестью. Он лишил его возможности найти оправдание своему поступку. Не было оправдания его подлости.

И это заставило героя «Отверженных» страдать и изменяться.

Всегда ли будет такой результат? Нет, конечно.

Но, если не показывать, какими надо быть людьми, то результата не будет никогда.

Простые лобовые призывы и лозунги не работают вообще.

Пусть читатель сам попробует во время жестокого спора, вдруг (без оснований) признать правоту оппонента.

Вы увидите, как он растеряется, как обмякнет и будет стараться сделать вам приятное. А ведь вы подставили щёку для удара. Но рука сразу повиснет.

Проверялось много раз.

Есть прекрасное выражение: «Если женщина не права, нужно попросить у неё прощение». А что это, как не вторая щека?

Ох! Как это работает! Сколько женщин было таким путём обмануто! И сколько пар сохранилось!

…Шепетовский гранитный карьер – это вам не известняковый карьер в котором Жан Вальжан совершал свои подвиги.

Героям Гюго не нужно было находиться целый день в сплошной пыли от работы отбойных молотков, которыми делались отверстия для последующего подрыва крупных валунов, оставшихся после основного взрыва.

А это само по себе уже, мягко говоря, не очень сопутствует здоровью и хорошему настроению.

Особенно, если это длится пять-десять лет.

Я уже не говорю о дневной норме – погрузить на автомашину три кубометра гранита, предварительно расколов его кувалдой до подъёмных размеров.

А три куба – это около девяти тонн.

Вряд ли у героев Гюго была такая норма.

Дневная норма для наших декабристов была два пуда железной руды с переноской на двести метров.

Тогда ещё не придумали вдохновляющий термин «Социалистическое соревнование».

Как тогда кормили во Франции нам неведомо, а декабристы ели не хуже, чем их вольное окружение. О жалобах декабристов на еду нигде не упоминается.

На Шепетовской же зоне кормили из рук вон плохо, как, впрочем, и во всей системе МВД брежневских времён. Да и на воле не у многих граждан в те годы хватало нормальной еды.

Но русский человек привык мало полагаться на государство, а потому зэки каждого водителя, приехавшего грузиться в карьер, обязали привозить килограмм сала. Без этого не грузили. Жалобщикам прокалывали колёса.

Начальство с этим поделать ничего не могло, и только замполит повесил на рабочей зоне огромный плакат «ПОЗОР САЛОЕДАМ».

Сало, вообще, в лагерях Украины было запрещено. Но аппетит этот плакат никому из сидельцев не портил. К глупостям политотдела все давно привыкли.

Поскольку норма была неподъёмная, а машин на всех для выполнения нормы всё равно не хватало, её выполняли только с помощью друзей и те, кому светила близкая льгота на досрочное освобождение.

Остальным же, чтобы не угодить в изолятор, достаточно было попасть в список, где была одна отгруженная машина хотя бы на 10–15 человек.

Всех это, до поры до времени, устраивало.

Баптисты в лагере особая публика. Зэки на них смотрят как на чудаков, но не обижают.

Баптисты считаются «терпигорцами», которых начальство без причины мучает. Работали они всегда с полной отдачей, что не мешало им периодически сидеть по изоляторам из-за идеологических разногласий с системой.

Все баптисты – люди исключительно порядочные и мужественные.

Однажды Коля Желтоногов – наглец, баламут и циник с дружками отгрузил заготовленный баптистами камень в свою машину, пока те ходили на обед.

Увидев, что камня меньше, чем они заготовили, их звеньевой Адам подошёл к Коле выяснять отношения.

Коля побожился, что это не он. И вообще он сегодня остался и без нормы и без сала.

Адам извинился и ушёл. А через пару часов принёс Коле полбулки хлеба и кусок сала с луковицей.

Воровство в лагере вещь запредельная, но камень у баптистов – это всё равно, что песок на Луне. Это вне лагерной жизни. Так, озорство, прикол.

Нехорошо, но права качать никто не будет. А баптисты народ бессловесный в лагерных делах. Чудаки, одним словом. Однако Коля чувствовал себя неловко. В таких ситуациях он не бывал. Его энергия и наглость провалились в пустоту.

А тут ещё во время игры в карты, партнёр ему высказал, что он убогих обижает. Хорошему хлопцу такое делать «западлО».

Вроде и не наехал, а нехорошо.

И другие не одобрили. Да ещё и сало припомнили. Получалось, что Коля сдешевил. И ему было очень неуютно. Коля пошёл к Адаму и отдал талончик на машину, который водитель отдаёт взамен погруженного камня. Извинился. Сказал, что пошутил.

А Адам вместо обиды стал его успокаивать и утешать, отчего Коле было ещё больше «не в жилу».

Уж не знаю, что там в душе у Коли произошло, но после этого случая вести себя он стал серьёзно и сдержанно. Это был уже не балагур и баламут, а ответственный и путёвый хлопец, каким раньше его не знали.

Наверное, Иисус был всё-таки прав?

Мой приятель Толик к преступному миру никогда не имел никакого отношения, а потому лагерь ему до сих пор представляется чем-то глупым, непонятным и совершенно бесполезным.

Работал он в Херсоне заведующим большим продовольственным магазином, и попался на продаже машины «левой» водки «Степная».

Дали ему три года и он, с надеждой и уверенностью, что уйдёт домой через полтора, прибыл в северную колонию, где мы и встретились.

Поскольку у него был диплом торгового техникума, я взял его к себе десятником, и он за моей спиной досидел до «половинки» и вышел на «химию».

Работать его оставили в той же должности, и в наших отношениях ничего не изменилось.