Владимир Пшеничников - Костя едет на попутных. Повести

– Ещё чего, – вполне нейтральным тоном, без особенного какого-то смысла, но довольно внятно проговорил Николай Анучин и сплюнул себе под ноги.

– Действительно, – пробормотал Николай Оборин.

– Они, бля, змеи полосатые, привыкли там на всём готовом, а тут, язва, ко-лотишься как… Да ещё помогай им! – выдал скороговоркой Ванька Швейка.

– Да как же, один ведь колхоз, – ещё успел сказать Артёмов, а дальше только поворачивался да наливался краской.

Один за другим мужики и цигарки свои побросали.

– Ты же сам, Зиновеич, солярку по буровым добывал в уборочную, а они что? А они поплёвывали да письма в верхи сочиняли!

– Курить им не дали, они комбайны бросили!

– Твёрдую пшеницу докашивать, так из «Авангарда» звено заманули, а как на зябке мантулить, так и тарпановские сгодятся?!

– Не, ну какой дурак догадался нас к этому «Маяку» прицепить? Сами там мухлюют, измухлевались все, а мы по три месяца из-за них без зарплаты сидим. Платить нечем! Да столько оглоедов не токмо колхоз проедят!

– Там одних алкашей – сколько всех нас всего по деревне!

– Да отделиться от них к чёртовой бабушке!

– До Мордасова, до ихнего «Авангарда» нам на шесть километров ближе. Чё ж туда не прикрепили?

– Мантулим на Волостновку, а все дела в Мордасове.

– Да отделиться – и всё!

– Как я за ремнями к ним, так «нету, в центр поезжай», а теперь «помоги-и»!

– Ну, чё мы, правда, от волостновских видали? При совхозе и то хлеб каждый день завозили, уголь выписывали до пяти тонн, а этот размахали, а толку…

– Да отделиться, я говорю!

– А ты, Зиновеич, небось сказал «счас прискочим»? Расскакались, ага! Когда с чулпаном этим греблись, приехали они? Дали хоть пару «колосов»?

– Это, ладно, мы управились. А и не управились – всё равно на свои подсолнухи погнали бы. Как же, за один только план им по шесть окладов пишется! А ты и мешочек семечек не возьми!

– Мантулишь, мантулишь – всё двести два рубля…

– Да ещё бы им от намолота все получали. Иди ты, намолоти на этих солончаках, на шишках!

А Юрка Гавриков всё подзадоривающее «н-да!» вставлял, прямо цвёл, от одного к другому поворачиваясь.

На шум, между тем, потянулись несколько забуксовавшие на тряпочках-моточках женщины, а доярочки наши – первым рядом.

– И правильно! – вклинились их тренированные голоса. – Молочко-то каждый день да по два раза потягивают с фермы, а зарплату всё платить нечем. Пускай тогда садятся да сами за сиськи дёргают!

– На ихний комплекс-то, говорят, сахарок мимо списков подбрасывают. А нам хоть бы раз в квартал, хоть бы вермишели.

– Да, хоть бы по килограммчику. Сахар самогонщики перевели, а лапшу-то кто?

– А галоши глубокие тоже самогонщики слопали? А зубы теперь солью чистить?

– Лишь бы им на кого свалить!

– Да чего бестолку…

– Бестолку им!

– Им всё бестолку!

– Да ещё приедет да стыдит: на двести грамм ему надой снизили. Нечего нас стыдить! Раз ты председатель, учёный – делай, чтоб не снижали!

– Корова, поди, не трактор, чтобы зимой и летом одинаково гудеть!

– У них там и котельни, и богадельни – газ уже по дворам тянут! А тут по самые сиськи, что мы, что коровы, по полгода.

– Помыться, просушиться на фирьме негде!

– Вы знаете что? – не стерпел тут заведующий Шока. – Вы эту политику кончайте. Сапоги им мыть негде!

– Да вот, и негде!

– У них, послухаешь, душевая, чаёк, как прынцесы, попивают перед зеркалом.

– Да потому что, бабы, у них там центр, а у нас – Тарпановка! Чё ж не попивать, когда есть, на ком кататься!

– Автобусом на дойку ездиют!

– А мы несознательные, нам всё сойдёт!

– Вот и посылай тогда сознательных!

– Пошлёшь… Они пошлют тебя!

– Да разве я вам что-нибудь сказал?! – выкрикнул тут Артёмов. – Вы-то чего базарите?

– Мы базарим? Нет, мы – базарим! Да мы, чё ж, или вчера народились, тебе в рот глядеть? Или мы тут по коврам ходим?

– И на ковры вам талоны выписаны! – крикнул Шока.

– Да подотрись ты этими талонами! На пол мне, что ли, ковёр твой стелить?

– Они-то, бабы, зарплату в центральном правлении получают! Не знают уже, чем рты нам позатыкать.

– Кто вам их затыкает, – обиделся и махнул рукой Артёмов. – Самим два раза уж повышали, а туда же…

– Куда же?

– Да на что они нам, повышения ваши? Живёшь как… Сходить некуда.

– Привёз экономистку расфуфыренную: будем, девчата, на гурт деньги выдавать, распределяйте сами – будьте хозяевами…

– Хозяевами, да! А я по ту пору молоку своему хозяйка, пока из-под коровы её несу. Вылила – и ваша она, не моя!

– Трубок ещё навешайте, чтоб мы совсем молока не нюхали.

– Нашли хозяев!

– Мы жизни своей не хозяева.

– Я сказала: девки, последний год с вами корячусь. К чёртовой матери провались!

– Энти и в колхозе путём не работают, и денюшки гребут…

– Да причём тут деньги! Деньгами они и хотят нам все дыры позаткнуть, чтоб уж всё – молчок! Сопи в две дырочки и план давай…

– Всё по плану, всё по плану: надо срать по килограмму. Хлеба дали двести грамм – как насерешь килограмм? – исполнил в паузе Ванька Швейка, но лишь тумака от супруги словил, а разрядить атмосферу не удалось и ему, только к женским голосам снова мужские прибавились.

Причём Михаил Кузьмич Шоков, старательно не глядя на брата-заведующего, сказал:

– Вот зовут они нас помогать, так? Это же на полмесяца, не меньше. А потом надо технику поставить и в отпуска сходить…

– Хм, в отпуска!

– А как же? Вытолкают, потому что сакман начнётся, на ферму перейдём до марта месяца. А ведь и нам говорили: будьте хозяевами, за конечный результат работаете. Какие же мы хозяева? Хозяева зимой снегозадержанием занимаются, бороны-сеялки, комбайны ремонтируют. А мы опять: как в поле ехать, так собак кормить.

– Да и не пошли бы на ферму, – вступил Пётр Прокопьевич Лощилин, – где зимним ремонтом заниматься? В мастерской один только трактор под крышей устанавливается. И то – поставишь и ходишь кругами: того нет, этого.

– А они комбайновский цех, тёплый гараж для «бобиков» на наши денежки отгрохали. И вот увидите – ни одного комбайна от нас в ремонт не примут.

– По графику – один, – вставил Артёмов.

– Всё по плану, всё по плану, – начал вторым заходом Швейка, но тут же осёкся и показал пальцем вдоль улицы. – Во! Едет!

5

Прорвавшись через репейник, заполонивший брошенный двор Игната Бондарева, на Бригадную улицу выскочил всадник в развевающемся плаще и, поднимая отяжелевшую осеннюю пыль, наладился прямо к митингующим.

– Товара едет! – крикнул на скаку Чингисхан Мамаев и взмахнул камчой.

Все как-то разом посмотрели на магазин и увидели, что дверь его распахнута, а на крылечке стоят баба Феня Ласточкина да баба Мотя Касаткина – единственные, наверное, кто заметил появление Калмычихи и не имевшие интереса в общем толковище.