Майк Лебедев - Облачно. Но не более

А потом вытащил кисет с махрой, свернул козью ножку, прикурил от более чем уважительно поднесенного огоньку – да и молвил, подмигнув:

– Молодцы мы с тобой. Ну, кто работает – того Бог любит!

Махнул полстакана окончательно дозревшего первача, сел на велосипед и уехал.

Эх, дядя Ваня, дорогой ты мой человек! Твои бы слова – да столь долго и напряженно искомой духовной скрепой и прямо бы на самом видном месте да пришпилить! Глядишь, и наладилось бы помаленьку.

К некоторому даже сожалению, в полной мере реализовать имевшийся трудовой порыв нам в тот конец сентября не удалось, на что нашлись свои объективные причины. На первом-то курсе еще как было: десантировались в поля, встали редкой цепью – пошли. Строго по заветам бригадира – не спешим, но зато не пропускаем, плодородный слой землицы сбиваем аккуратно, складируем в подготовленные емкости. Потом обнаруживаем такую странную закономерность, будто бы собираемая в закрома Родины свеколка произрастает не линейно, как можно было бы предположить на непрофессиональный городской взгляд, а словно, как бы это сказать – эпицентрически, вот, если подобный термин применим к сельскому хозяйству. То есть, в некотором условном начале координат торчит фантастических размеров овощ (или кто она там), наполовину из земли высовывается, такой с хорошую бычью голову, его еле в мешок запихнешь, настолько значителен диаметр, не говоря уж об охвате. Вкруг него – образцы поменьше, уже напоминающие привычные, еще чуть подальше – уже россыпью размером от мелкой картофелины и до гороха, а дальше – уж и вовсе ничего не произрастает. И так – до следующего эпизода. Призадумались… а потом подле очередной царь-свеклы разглядели полусгнивший мешок с каким-то фосфатным удобрением, или чем там положено удобрять, ну и все понятно, видать, как мешки расставили когда-то, там и рекордный надой, а куда дождем и ветром не донесло – там уж исходя из естественных супесчаных условий.

Да, но это еще было ведь при коммунистическом режиме, за железным занавесом. А потом-то – Перестройка, Гласность, Ускорение, и видать как раз в рамках последнего, чтоб не маяться с уборкой, то не стали и сажать. Или посадили, но не задалось. Короче, мало чего взошло в нашем колхозе. Потом опять же – то бригадир запил, то солярки нет ехать, то солярка есть, но нет настроения, все-таки второй курс, а не первый, уже и свое мнение и право имеем. С погодой, опять же, повезло исключительно. Год назад почти все две недели провели под беспросветным проливным дождем, а тут прям – ну вот и в самом деле будто солнце свободы воссияло! С другой стороны, когда размышляешь о Сущем, хорошая погода порой негативно сказывается на размышляющем. В сырость и ветреность еще можно списать окружающую безнадежность на внешние обстоятельства, дескать, вот разгулялось бы хоть немножко к обеду, хотя бы лить перестало – и жизнь, глядишь, наладилась бы. А вот когда разгулялось, а все равно на сердце тоска – то как бы и выхода уже нет.

То есть, нельзя сказать, что прям уж совсем откровенно бездельничали – такого не было. На свой, безусловно, лад. Вот один трепетный юноша с факультета управления и прикладной математики долго наблюдал, как старательно наши гении Вадик и Шурик что-то пишут в своих общих тетрадях – а потом набрался смелости да и приблизился к ним:

– Мужики, это… а вы же Задание решаете, да?

– Мужик, ну конечно! – тут же откликнулся очень умный, но в чем-то простоватый Вадик.

– Нет, бля. «Войну и мир» переписываем. Своими словами, – дополнил его ответ не только просто умный, но еще и очень своеобычно остроумный Шурик.

– А это самое… а списать дадите?

Вопрос, конечно, был странный. Нам-то казалось, что уже к первой сессии на Физтехе не осталось таких людей, которые бы ни разу не списали у Шурика с Вадиком хотя бы ползадачки, а уж не ведать о такой теоретической возможности – это вообще нужно было прилететь с другой планеты, ибо по доброте своей наши гении не отказывали никому и никогда (ну, почти никому… конечное число исключений, которым можно пренебречь). В связи с чем возникал законный вопрос – уж не заслан ли к нам сей пытливый юноша? И если да, то кем и с какой целью?

– Конечно! Вот, бери – в этой тетрадке готовое уже…

Юноша, не веря своему счастью, отошел. Однако спустя очень непродолжительное время вернулся, неся на челе гримасу изрядного недоумения:

– Это, парни… я не понял. А это вообще по какому предмету Задание?

– Как по какому? По уравнениям математической физики, конечно! Второй семестр, – пояснил с готовностью Вадик.

– А у вас они когда, эти самые уравнения? – потер юноша наморщенный лоб.

– Что значит «у нас»? – в чем-то даже возмутился Вадик, – Тогда же когда и у вас. Это же предмет общеинститутского характера. Сказано ведь тебе – на втором семестре. Третьего курса.

– Не хочешь, не бери, – пожав плечами, добавил Шурик, и занавес опустился.

«Вчерашние щи будешь? – Буду. – Приходи завтра!»

Когда говорят, что истинные гении (а Шурик и Вадик были именно такие, не ложные) опережают свое время – то кажется, что это такая просто-напросто литературная фигура речи, но на самом деле нет. Это реальность, которую можно потрогать руками и измерить подходящим для этого прибором. Вполне осязаемая, физическая реальность. В конце концов, физика – самая точная из всех наук о Природе (пусть она и заявляет кокетливо, что, мол, дело-то имеет лишь с «физически моделями», а что там на самом деле в мире творится – это только одному Аллаху ведомо). Хотя бы потому, что в физике, в отличие от, скажем, «истории» или «обществоведения» наличествуют два главных критерия всякой науки, а не псевдонаучности – наблюдаемость и повторяемость…

В футбол играли. Ну, это уж как водится. Разумеется, играли в своем, физтеховском стиле, в чем-то единственном и неповторимом. На пустыре перед чьим-то забором, с одними воротами, вторые соорудили из подручного материала, и составы команд динамически менялись по ходу встречи, не всегда соблюдая даже видимость равновесия – но дело не в этом, это ведь всего лишь заданные изначально краевые и граничные условия. А дело оказалось в том, что доски забора, те, что находились как раз за воротами, ну, повыше прибитые, чтоб мяч не улетал даже при ударе «выше» – так вот, края досок этих образовывали такую изогнутую фигуру, типа «горб», ну вы поняли, что-то смутно напоминающую. Ну, то есть, не всем напоминающую, но ведь для этого и находились среди нас настоящие гении, способные увидеть то, что от поверхностного взгляда скрыто. И когда мяч в очередной раз после мощного, но неточного удара усвистел в огород, и несостоявшийся бомбардир, кряхтя, полез за ним на частную территорию через ограждение и крапиву – Вадик неожиданно сощурил свои подслеповатые глаза, после чего задумчиво молвил…