Сергей Шведов - Похороны Деда Мороза

– Фархата ждешь? Сейчас будет.

Азамат не спросил, как звали козлобородого, потому что неприлично было спрашивать незнакомца старше и главнее тебя, так учил его дед Азиз, и потом долго жалел об этом. Он стоял и смотрел на него, раскрыв рот, и не думал, что все вопросы закончились, а он не успел даже начать. Неожиданно дверь позади них обоих распахнулась широко, словно от удара тарана, да и звук, раздавшийся в тот же миг, напоминал грохот молота о железо, и тогда яркие лучи фар осветили огромный склад. Люди бросились врассыпную, и козлобородый уже выхватил оружие из-за пазухи, словно держал его подвешенным прямо у шеи, чему удивился немедленно Азамат, наблюдавший за всем, словно в кино, оказавшись внутри экрана. Тотчас раздались выстрелы, и козлобородый открыл огонь, и пистолет в его руке дергался, выбрасывая гильзы в стоявшего Азамата. Юноша опомнился в следующую секунду, и кинулся прочь, мгновенно сгруппировавшись, и покатился, как учили его в старой школе, спасаться при внезапной стрельбе. Козлобородый успел рассадить фары, слепившие их издали, но и сам упал в треске и дыме, и Азамат, оглянувшись, увидел в несказанном ужасе и удивлении, как хлещет у него алая кровь из пробитой насквозь башки. Он больше не мог рассматривать погибшего козлобородого, не понимая, что происходит вокруг, но догадываясь, что надо спасаться, и ринулся перебежками от него, ныряя за штабеля ящиков и контейнеры, громоздившиеся под лебедками до потолка. Крики эхом откатывались от железных стен ангара, оглушая его, и еще громче звенели выстрелы, с жужжаньем и скрежетом отдаваясь рикошетом по сторонам от него. Азамат полз к люку в полу, который увидел сразу за миг до того, как колзобородый, уже падая, сбил последнюю фару, и яркий свет погас, опустив юношу в темноту. По ангару уже бежали, выкрикивая имя Фархата, но паренек понял, что это были не друзья его, а враги, вызывавшие его прямо под пули. Он откинул неслышно крышку люка, оказавшуюся спуском в канализацию, и нырнул вниз, по колено в бурлящую холодную воду, обжигавшую сразу набравшие грязи и жижи зловонной его кроссовки, и пошел, стукаясь головой о железные потолки и сгибаясь под ними в три погибели.

Запах стоял такой, что в голове Азамата немедленно помутилось. Он понял, что задыхается, что в путанице труб и колодцев он наверняка заплутает, и если не выберется сейчас, то или провалится и утонет, как провалился в щель в горе некогда его отец, или задохнется от вони, окутавшей его тотчас тяжелым и ватным маревом. Он увидел над головой отблески света, мелькавшие высоко в трубе, и цепляясь за крюки в бетонном колодце и железные скобы, удерживавшие связки тяжелых резиновых труб, пополз по ним прямо наверх, оскальзываясь на жиже, струившейся по стене.

Он и сам не понял, как выбрался оттуда наружу. Люк-решетка над головой сразу поддался его удару, отвалившись с грохотом на асфальт. Ярко светила луга, стены ангара были рядом, возвышаясь над осенним холодным ночным пейзажем, освещенным сигнальными прожекторами с портовых кранов и башен элеваторов, высившихся словно великие горы, над Азаматом из-за стен склада. Азамат испугался грохота, прозвучавшего в тишине, словно колокол на сторожевой башне, сложенной из камней, руины которых дедушка показывал ему высоко в снежных горах, да и топот услышал тотчас, долетевший из-за угла. Его будто выстрелило из люка, залепленного черной вонючей тиной и слизью. Где-то сзади бежали, неслись подкованные ботинки, кто-то гортанно кричал, но как на охоте, понимал Азамат, что спасут его теперь только ноги да горная хитрость, с которой когда-то с дедом охотился он на лисиц. Теперь охотились на него самого, и страх подступал ему к горлу, не давая вздохнуть и набрать себе лишних сил.

В темноте, сгустившейся до непроницаемой пелены, после того, как прожекторы остались за стенами порта, Азамат исчез в переулках за большими домами, слыша рев протяжный сирен, несшихся в том направлении, где стреляли у него на глазах, но сам старался умчаться подальше, петляя и хоронясь за кустами, пока не упал и тогда уж вцепился в землю, дыша тяжело. Свой рюкзак со сменой одежды и прочими мелочами он оставил в коллекторе, тот зацепился лямкой за какой-то крюк намертво, и Азамат не стал там задерживаться из-за него. Это было плохо. Еще хуже было то, что листок с нацарапанными дедом каракулями намок в холодной воде настолько, что превратился в труху, слипшуюся мокрыми катышками на ладони, когда Азамат сунул руку за ним. Он уперся лбом в грязную землю и тихо заплакал. Ему было жаль себя, оказавшегося в чужом неведомом мире, где все боялись и ненавидели тихо его, оставшегося в одиночестве, из которого не было выхода, было жалко брата, исчезнувшего в пустом времени, уходившем в прошлую жизнь, и казалось теперь, даже те странные весточки с чужих адресов, попадавшие ему изредка в руки, были сделаны иным человеком, лишь прикидывавшимся Фархатом, ему было жалко дядю, обещавшему ему помощь и жизнь, но так и канувшему в небытие вместе с несбыточными обещаниями, и даже козлобородого, с которым он не успел переброситься парой слов, чтобы понять до конца, враг он или друг, когда ему размозжили голову за Азамата, который уже не стоил и ломаного гроша, и себя самого, украденного в ковре, тоже теперь было жаль. Азамат лежал, плача и сжимая кулаки до хруста в суставах. И вдруг кто-то тронул его за плечо.

Это было подобно удару тока. Он вздрогнул и обернулся, почти вскочил на ноги, уставясь на возникшее рядом лицо, будто оно выплыло, как луна из облаков, сгущавшихся над ним. Девушка и в самом деле была немного похожа сейчас на луну, круглолицая, бледная в темноте, с большими глазами, похожими на распахнутые горные озера в ночи. Азамат смотрел на нее и не понимал, что она делает рядом с ним. Она касалась его плеча и глядела с любопытством и жалостью, как смотрят на красивого, но бездомного пса.

– Идем со мной, – сказала она. – Здесь можно замерзнуть.

Азамат медлил, не понимая еще, шутит она или всерьез хочет ему помочь, у них в селе такими словами никто не бросался на ветер, но здесь все могло быть иначе.

– Ты не веришь? Или не слышишь меня? – спросила она серьезно. – Тогда оставайся тут, я за тобой не приду.

Она встала и повернулась, будто всерьез собиралась уйти от парня, лежащего на земле. Тогда он вскочил. Его слезы мгновенно высохли, хотя грязь заляпала все лицо и одежду, и голова слиплась из жижи зловонной из коллектора, будто он провел там целую вечность.

– Ты же не бомж, – спросила она, обернувшись и глядя на юношу.

– Я Азамат, – ответил неловко тот, не понимая, к чему она клонит.

– Тогда пошли. Только тихо, соседи не должны тебя видеть.

Теряясь в догадках, что же значило ее странная последняя фраза, он шел покорно за ней, понимая, что выхода нет, но почему-то страха в его душе уже осталось с тех пор, как она возникла возле него. Азамат еще озирался, чьи-то тени сновали на перекрестках между домами, но были всего лишь прохожими, робкими и пугливыми, как и он сам. Он уже хорошо знал, что не только все те, кто работал вокруг него на гигантской бескрайней ярмарке, но и жил в огромных стылых домах, страшились всего и не мыслили противиться сильным, владевшим оружием и державшим его наготове, и теперь обычаи здешние казались ему куда злее, чем те, к которым привык он в горах. Он ничего не спрашивал, надеясь лишь на силу рук и быстроту ног своих, если успеет скрыться, но девушка шла, не оглядываясь, уверенная, что ведет его за собой. Азамат ждал.