Василий Панченко - На лопате

– У меня дома жена с ребенком осталась. Вот. И нужна справка, что я в армии служу, чтобы ей пособие дали.

– Этот вопрос решай с командиром, справки в штабе, в строевой части выдают.

– Да. – Сказал Куликов Слонову, – все не так просто. А то военкомат не знает, куда нас отправил?

– Бюрократия, – отозвался Слонов.

– Представь себе, пожар случится, придет дух – типа Киселя, доложить. А его будут третировать, учить, как по форме правильно докладывать. Сгорит все нафиг.

Слонов задумчиво, он вообще стал каким-то излишне тихим и задумчивым после прибытия в часть, сказал:

– Кисель не придет докладывать, все погорит, синим пламенем.

– Что ты такой задумчивый, – проявил участие Куликов.

– Дома жена беременная и ребенок, задумаешься.

Больше недели Куликов и Слонов добывали у Ерошина (Менстрика) справки. Ерошин тянул время, ссылаясь на занятость. Куликов поделился проблемой с Морбинчуком, может, посоветует, как решить? Сержант Морбинчук открыл истинную причину задержки, опираясь на свои наблюдения в армии. Морбинчук сказал, что Менстрик, отчаянный трус, боится получить «раздолбон» от комбата. В армии всегда есть, за что старшему по званию «раздолбать» младшего по званию. «Вот поэтому без особой нужды, Менстрик не хочет заходить в штаб», подвел итог своих рассуждений Морбинчук.

Отчаявшись, Куликов, просто «наехал» на Менстрика, в резкой форме потребовал справку, за которой приходится неделю ходить, завершил речь пафосно: «Если вам наплевать на мою семью, то мне семья небезразлична». Это видимо, как-то подействовало, прошло еще три дня, и прапорщик Ганшин вручил Куликову справку. Справка позволяла жене и сыну солдата получать тридцать рублей пособия.

Когда Куликов совершил свой «наезд» на Менстрика по поводу справки, он едва ли не декабристом себя чувствовал. Человек, попадая в армию, первые дни живет как в тумане. Обстановка бессмысленного издевательства, под видом обучения, подминает все человеческое. Слонов сбрил усы под угрозой наказания. «Не положены усы «духу», – сказали ему сержанты. Притом, что ни один устав усы носить не запрещает. Подавить человека, но зачем, в чем смысл? В эпоху Фридриха Великого железной дисциплиной стремились из солдат сделать «механизмы», для того чтобы они боялись палки фельдфебеля больше, чем вражеских пуль. А тут зачем? Смысл (если он и был) давно утерян, все превратилось в бессмысленные и беспощадные мероприятия известные под общим названием «тяготы армейской службы». Это нужно, если не понять, то просто пережить, оставаясь человеком.

Резкий разговор с Ерошиным стал для Куликова хорошей встряской, он освободился от пелены. Пресс действительности только укреплял в нем уверенность, что он сможет все преодолеть. Одновременно росла внутренняя обозленность. Куликов чувствовал ее и старался загнать поглубже, не давая выплеснуться.

«А если война? Пристрелил бы Менстрика в первом же бою? Рука бы не дрогнула, и совесть была бы чиста? – так думал Куликов, отвлекаясь от царящего вокруг него сумасшедшего дома. Думать-то не запрещено и это не видно со стороны, а сильно отвлекает от различных глупостей. – Нет, не успел бы, Менстрика пристрелили бы сразу из сотни стволов. А может быть, и не успели. Ничему военному нас не учат, а враги, вероятно, ерундой не занимаются, а учатся стрелять и вообще воевать. Они порвали бы наш батальон, как тузик грелку. Не могут десятилетия объяснить, почему в 1941 году немцы в хвост и гриву гнали нашу армию? А это просто! Вот потому, что так, как в нашей учебной роте все было, потому и гнали». Мысли о великом помогали Куликову отвлечься от действительности.

Две недели «духи» овладевали «наукой выживать». Занятия не отличались разнообразием. Подъем в шесть утра, бегом на зарядку. Следовало сначала, бегом в туалет, из-за этого упущения все укромные места вокруг плаца воняли мочой. Пользуясь неразберихой, солдаты отлучались в темноту по малой нужде. Зарядка под руководством одного из сержантов, абсолютно не имевших представления как ее проводить. Поэтому зарядка превращалась в очередную форму издевательства над «духами». Морбинчук не переставал удивляться: ему – сержанту, учителю физкультуры, мастеру спорта было бы логично поручить проведение зарядки, да и других спортивных мероприятий. Нет, поручают дело профану, не знающему ни одного элементарного комплекса упражнений. Отжимание, бег, бег на месте, «солдатская мельница» – как апофеоз физической культуры – все, на что способно воображение нормального сержанта. Куликов, слушая возмущения Морбинчука на физкультурную тему, сказал: «А что на гражданке, дело обычно поручают профессионалу, а не профану?».

После зарядки можно умыться холодной в любое время года водой. Военный строитель после работы на стройке не может по-человечески смыть с себя грязь, горячей воды нет, холодная не отмывает. Конечно, солдат должен быть закаленным, солдат, а не инвалид военно-строительного отряда, у которого кроме простуды своих болезней хватает. Болеть в армии не принято и лечить тоже, особенно мелочи типа простуды и головной боли, в лучшем случае, такой юмор, помажут живот зеленкой. Если зеленка не помогает, и солдат не вылечивается сам собой, тогда, если уж совсем плох, отправляют в госпиталь. Севастопольский госпиталь – солдатско-матросский рай. Кормят хорошо, работать не надо, спи, сколько хочешь. А ведь по солдатской присказке «только сон приблизит нас к увольнению в запас».

После умывания утренний осмотр. Сержанты или прапорщик Ганшин осматривают подворотнички и проверяют «отсутствие наличия недозволенных предметов в карманах». Основой утреннего осмотра являются все же подворотнички. Глядя на грязный подворотничок, Ганшин обычно говорит: «Что, коростой зарасти решил? Не дам. Два наряда». Интересно, что в бардаке лишний наряд не наказание. Наряд на службу – это уборки помещения, чем обычно дневальные занимаются. Если нет учета, а его практически не было наряды оставались просто угрозой. Если конечно прапорщик, лично не проследит, чтобы наказание исполнилось. Обычно до отслеживания руки уже не доходили. Проверялись и карманы. С карманами обычно было все в порядке, пустые. Деньги давно кончились, последние отобрали у большинства «духов» уже в части те, кому они, вероятно, были нужнее.

После осмотра следовала уборка территории, наведение блеска в казарме. «Не знаю что за дерево растет возле вашей казармы, – говорит „духам“ „дедушка“, – но дрянь классическая. С него круглый год что-то сыплется. Весной – цветы, летом – плоды, осенью – листья, зимой ветки, и все это вам убирать. То ли дело у первой роты кипарисы, зимой и летом одним цветом».

«Да, поганое дерево», – соглашаются «духи» и продолжают шуршать вениками.