Василий Панченко - На лопате

На общей поверке комбат Линевич, все время, потирая руки, произнес эмоциональную речь. Заканчивалась она обнадеживающими словами, сказанными на очень высокой ноте: «Если хотя бы один волос! Один волос!!! Упадет с головы молодого пополнения, будем сажать». Речь командира вселила в «духов» надежду на выживание. Однако, казарма живет своей жизнью, не зависящей от речей командиров. Надежды «духов» на легкую жизнь не оправдались.

«Нет, ты будешь убирать сортир, мразь долбанная!» – прохрипел сержант, наступая на бритый солдатский затылок. Трое крепких парней помогали сержанту наводить порядок. Они пытались сунуть головой в унитаз отчаянно упиравшегося солдата отказавшегося, из каких-то своих соображений, мыть туалет. Он считал, что не его очередь. Очередь была не его и сила не на его стороне.

Грязный сапог, преодолевая сопротивление мышц шеи, медленно клонил голову к жерлу унитаза. Глова погрузилась в вонючую жижу, сержант убрал сапог и опять наступил на вынырнувшую голову. «Блатные», весело смеясь, прекратили экзекуцию. Куликов в армии уже много чего видел, но такого… От этого он, даже подзабыл зачем пришел в обширный туалет батальона и стоял как вкопанный.

Проходя мимо, сержант с улыбкой сказал: «Че профессор, удивлен методом воспитания? Не в угол же ублюдка ставить».

Куликов живо представил, что если бы он в школе, того парня, что заставлял других вместо себя дежурить при помощи старшеклассников окунул в унитаз, – Мать-моржиху, директора школы, просто Кондрат схватил бы. Ему даже, стало как-то весело от этой мысли. Он подумал: «Это защитная реакция организма на стресс».

Туалет разделен на две половины. Она занята вмурованными в бетон унитазами, а другая двумя рядами умывальников. Туалет часто становится ареной сведения счетов или просто расправ над непокорными. На вечно мокром полу нередко виднелись расплывающиеся пятна крови. Обычно, кто-то стоит на стреме и отсылает пришедших в сортир по малой нужде на расположенный рядом хоздвор. Это значит, что в туалете идут очередные разборки.

В первой роте Куликов получил кличку «профессор», потому что в очках, даже те, у кого было слабое зрение, старались очки не носить, но не Куликов конечно. Ну и знания помогали. К нему часто обращались как к последней инстанции в разрешении различных споров на исторические темы. Он, к удивлению спорщиков, доказал невиновность Екатерины Второй, обвиняемой в продаже Аляски. Для солдат было открытием, что Аляску продали через много лет после смерти императрицы. Диапазон солдатских споров поражал, так же как и неосведомленность спорщиков.

В первой роте «духов», без видимых причин не били. Ради развлечения вечерами устраивали «взлет-посадку», но как-то вяло, в основном по пьянке и без особой злобы.

В первый же день при переводе «духов» в первую роту после отбоя часов в 12 ночи, как обычно приехала с работы вторая смена. День у них был удачный. Продали налево почти целый грузовик кирпича. Севастополь активно строился, а стройматериалы были в дефиците, поэтому обладали повышенной ликвидностью. Вот на вырученные средства парни и выпили. Приехали на Горпищенка, а тут новость «духи» пришли. Это радость, значит дембель, стал ближе и как же после удачного дня не покуражится.

– «Духи, подъем!», – Услышал Куликов пьяный голос.

«Началось, в колхозе утро», – подумал Куликов, решая задачку что делать? Для себя он ее давно решил, жить по уставу, который он читал, а в эти игры с дедовщиной не играть.

Накануне в казарме прорвало трубы отопления. Холод заставлял укрываться одеялом с головой и согреваться собственным дыханием. Лежа под одеялом, Куликов слышал, как заскрипели кровати и зашлепали по полу голые пятки «духов». «Может быть это непорядочно, слово то какое-то неподходящее, – мелькнула в голове мысль, – прячусь как страус под одеялом, когда издеваются над людьми, – решал Куликов нравственную задачу. – Хорошо, сейчас встану и скажу, что, мол, все люди братья, прекратите баловаться. Давайте жить дружно. Идиотизм. В лучшем случае побьют, и никто не заступится. Жаловаться командирам, бесполезно и себе же дороже. Стукачей в казарме ненавидят все – от „авторитетов“ до последних чмошников. Завернут в одеяло и выбросят в окно так было… Ладно, вариантов, два: вступить в переговоры, если поднимать станут, прочитать им проповедь о священном долге службы в армии, что мы братья по оружию, которого у нас нет, и если завтра война мы все как один… Это может сработать, потому что для них это магические слова телевизора и они могут завораживать. Если нет, вариант второй: устроить тут Фермопильскую битву. В проходах мало места и шансов больше у одного против нескольких и дужка кровати снимается…».

– А этот че лежит? – прервал размышления Куликова голос у его кровати.

«Ага, что ж, вот этому придется дать первому по сопатке, а дальше видно будет», – мысленно ответил Куликов, сжимая кулаки.

– Пусть лежит, он старый как моя бабка, – сказал кто-то смеясь.

Непосредственная угроза миновала, но Куликов чувствовал – адреналин, как в детстве перед дракой.

Среди солдат и сержантов Куликов не был самым старшим. Старше был двадцативосьмилетний сержант по прозвищу Старый. Он действительно выглядел значительно старше своих лет, жизнь так сложилась и отпечаталась на лице. Для девятнадцатилетних пацанов, составлявших большинство, он казался очень старым, его так и звали – Старый или, реже, другим прозвищем Батя. Старого-Батю уважали не только за возраст, но и за пудовые кулаки.

Следующей ночью роту поднял комбат, небывалое событие. Все построились в проходе между кроватями. Линевич обошел строй, особенно тщательно всматриваясь в лица «духов». Улыбаясь и потирая руки, он сообщил, что на плацу большая лужа крови, но к его изумлению все целы, и что уж совсем для него поразительно, в части, ни одного самовольщика не обнаружено. На прощание Линевич в очередной раз пообещал, что будет сажать, чтобы потом не плакали и на него не обижались, он предупредил. Ну и в таком духе минут пять воспитывал личный состав.

Лужа на плацу действительно могла поразить воображение, словно свинью зарезали и выпустили кровь. Куликов видел эту лужу утром, спеша на развод.

На разводе комбат, как обычно, призывал хорошо трудиться, отрабатывать долги, обещал в случае чего «всех пересажать». Это Линевич говорил очень радостным голосом: «Будем сажать!», потирал руки, прохаживаясь вдоль строя на негнущихся ногах. Отработка долгов – это еще одна обязанность солдат стройбата. Так как им начислялась зарплата на некие лицевые счета в отличие от других солдат Советской армии с этих счетов погашался долг возникший сразу по прибытии на службу. В этот долг входила стоимость обмундирования, питания – сорок рублей в месяц, за белье, баню, прачечную, семь рублей – «получка» и тому подобное. К концу службы кто-то так и не мог погасить этот долг, и государство его великодушно прощало при демобилизации, а кто-то зарабатывал неплохие деньги, которые получал на руки, уходя на дембель. Все зависело от характера работы каждого конкретного солдата. Куликов в первый месяц трудов разнорабочим на стройке заработал 50 рублей, а его долг после карантина составлял более 200 рублей.