Георгий Левченко - Расстояние

Их реакция на смерть матери оказалась различной. Света как всегда была сдержанна, лишь в тот злополучный вечер, когда отец сообщил им новость, всхлипывая и постоянно сбиваясь, она проревела несколько часов к ряду, причитая: «Мамочка, мамочка…» – наутро же без подсказки оделась в чёрное и более не проронила ни слезинки, всплакнула только на кладбище, когда на крышку гроба глухо падали сухие комья серой земли. Аркадий поначалу, казалось, не понял смысла сказанных в полумраке слов, он выслушал их молча, после чего отправился в свою комнату. Когда дед вошёл к нему под науськиванья бабки, чтобы проверить, как он там, то нашёл паренька очень грустным, сидящим за компьютером и рассматривающим семейные фотографии, в его глазах читались смятение и страх, он всё прекрасно понимал. В несколько часов между тем, как узнали родные и сообщили детям, за него волновались более всего, характером мальчик выдался в покойную, утончённую и ранимую натуру, но оказалось, что перед непосредственным напором несчастья он был более стоек, чем его отец. Бушевавшие в нём тягостные чувства не имели непосредственного выхода, Аркадий переживал в общем, целостно, быть может, с фатализмом, необычным для юного возраста, однако являющимся признаком отрадного характера, открытого, но упорядоченного и творчески гибкого. Произошедшая с ним трагедия начала превращать довольного жизнью мальчугана в личность.

Другая жизнь

Через полтора года – срок не малый – Геннадию Аркадьевичу, наконец, надоело, что мать является хозяйкой в его доме, и он женился во второй раз. Так вышло, что новая жена оказалась молодой женщиной, которая, тем не менее, к своим 29 годам успела многое повидать в жизни. Звали её Оксаной и, что скрывать, несмотря на отрадные внутренние качества, привлекла вдовца внешностью. Она была среднего роста, имела притягательную, немного худощавую фигуру, густые чёрные волосы и очень красивое лицо с чёткими чертами. Можно даже сказать, слишком красивое для того, чтобы стать женой Геннадия, но ничего не поделаешь, деньги есть деньги. Однако оно оказалось не без изъяна, не какого-то одного, а как бы в общем, поскольку смотрящему на него наблюдательному человеку могло почудиться, что пред ним не человеческий лик, а очень пропорциональный череп, обтянутый кожей. И тем не менее в этом черепе глубоко сидели кроткие большие глаза – признак, может, и не высокого, но незаурядного ума и чистой души. Она действительно была хорошо воспитана, имела достаточно опыта в общении и обращении с людьми, который являлся для неё не обузой, а уроком, и усвоила Оксана его правильно. Со временем Геннадий помог ей найти несложную и высокооплачиваемую работу, которую та с успехом выполняла несмотря на отсутствие достойного образования. А ещё она тепло и открыто, но без чрезмерной сердобольности относилась к окружающим, посему возможно, что вдовство Геннадия явилось тем решающим фактором, по причине которого новая жена так быстро влилась в их семью. Рискнув на отношения с этой женщиной из-за внешности, он не прогадал и с её характером, которой поначалу мог показаться чрезмерно мягким, даже безвольным, однако вполне зрелая ясность суждений и решительность поступков (без претензии на величие, на бытовом уровне) отчётливо говорили о том, что она знает, чего хочет.

Дети отнеслись к ней по-разному по вполне понятным причинам. Свете она не понравилась не сама по себе, а потому что являлась заменой её горячо любимой матери для столь же горячо любимого отца. Как подруги они хорошо бы подошли друг другу, но постоянно присутствовавший между ними труп Анны, более в голове у девочки, уничтожал на это всякую надежду. Молодая Безроднова тоже выросла с очень сдержанным характером, поэтому скандалов она не инициировала, а от Оксаны их ожидать никому бы в голову не пришло, так что падчерица просто замыкалась в себе в её присутствии, что происходило довольно часто, как-никак они вместе жили. Света обходилась с женщиной смешной формальной вежливостью, в чём являлась довольно последовательной, выработав у себя привычку скрывать всё и вся. А вот Аркаше Оксана очень понравилась, сразу и всерьёз, несмотря на его стеснительный возраст, и очевидно не только как новый член семьи.

Он и без того рос очень интересным мальчиком, открытым, подвижным и добродушным, но при этом совсем не глупым. Его сестра уже оканчивала школу, и Аркадий с большим любопытством относился к её учёбе, любопытством не детским, а вполне осознанным. Свете стало необходимым каждый день что-нибудь ему объяснять из своих уроков, так она сама лучше усваивала материал, чему тот не противился, внимательно слушал или повторял расчёты, а потом задавал будто учитель вполне уместные вопросы. Эти трогательные сценки между братом и сестрой разыгрывались почти каждый вечер, помогая сгладить отчуждение, возникшее между ними после смерти матери, и, кто знает, если бы в них участвовал Геннадий Аркадьевич, то не исключено, что они бы окончательно его преодолели. Но, странное дело, к собственной учёбе, парень относился походя, уроки делал небрежно, считаясь теперь крепким хорошистом, но иногда сбивался на тройки. А разгадка проста: с сестрой он общался по доброй воле, в то время как в школе его обязывали что-то делать, тем самым отбивая всякий интерес к учёбе. Однако он не бунтарствовал в полном смысле слова, возводя неряшливость в абсолют, когда действительно надо было что-то сделать, в данном случае выучить, он делал и делал прилежно, поскольку различал, где заканчиваются игры и начинается жизнь.

Аркадий ладил не только с сестрой, но и с отцом, дедом и бабкой, с одноклассниками, ребятами своего дома и вообще везде, где только не появлялся. Не парень, а загляденье. Только бабушка по матери постепенно исчезала из его жизни, на что имелись и естественные причины – она сильно состарилась и умом, и телом, и сама навещать внуков уже не могла – и противоестественные – Елена Борисовна ревновала парня к мачехе и, видя, как тот хорошо к ней относится, считала его предателем памяти её драгоценной Аннушки, но, к своей чести, никогда не давала ему этого понять.

Геннадий же Аркадьевич был вновь доволен жизнью, и молодая жена, и подрастающее поколение, и внушительные доходы всё более и более уверяли его в этом чувстве. Единственным тёмным пятном в благополучии являлось время от времени посещавшее его тревожное ощущение, посещавшее в те редкие минуты, когда он находился наедине с собой и ничем не занимался. Зрелого мужчину вдруг охватывало беспокойство, будто он всё потерял, у него ничего не осталось кроме него самого и его жизни, которая разом утрачивала всякий смысл. Ощущение сопровождалось неясной фантазией, Геннадию казалось, что он маленький мальчик, тонет в мутной воде, мерно опускаясь на дно и прекрасно понимая, что в последний раз видит небо над расширяющейся толщей воды. Материалом ей служило воспоминание о детской прогулке с покойным дедом, когда маленький Гена случайно упал в реку. Попытка отвлечься от этого неприятного чувства порождала чудной зрительный образ: человек, сидящий на корточках с удочкой посреди широкой реки, – и как только Безроднов издалека замечал, что тот поворачивается к нему лицом и начинает говорить, оба наваждения рассеивались. Однако вопрос оставался не решённым, превратившись в одно из обстоятельств, из-за которого он не умел и не хотел отдыхать. Причину настойчивости бессознательного Геннадий никогда вербально не высказывал, поскольку и так прекрасно её понимал, но поделать ничего не мог, свершилось нечто непоправимое, приходилось лишь мириться с этим и жить дальше.