Владимир Саморядов - Аксолотль и статуэтка превращений. Часть вторая

Потом Вильям взглянул на овраг. Оврага не было. Там, где овраг выходил на улицу, между двором Ильи и жилищем Бякиных, где еще вчера находилась горячо любимая Сашей и Лешей свалка, теперь стоял каменный пирс, уходящий в море…. Именно в море. Овраг превратился в залив или фьорд, за которым играл сине-зелеными цветами морской простор. Исчезла река Кубань, исчезли закубанские пространства с их хуторами, полями, фермами. Теперь здесь были море, облака, паруса далеких кораблей.

И замер Вильям Андреев, молодой человек четырнадцати лет, отличник и вундеркинд, мечтатель и романтик, предмет воздыхания множества поклонниц, замер, открыл рот, выпучил глаза и даже щипать себя перестал. С таким тупым выражение лица обычно Саша Бякин замирал, когда его что-либо удивляло, но его всегда что-то удивляло. А тут Вильям замер. Простим его, однако, – в такой ситуации любой замрет. Можно, конечно, попытаться в обморок упасть, но не получается; засмеяться, заплакать, но смех и слезы тоже никак не выдавливаются. Можно попробовать посчитать себя полным идиотом, предположить, что на самом деле ты лежишь в палате для умалишенных, и все эти замки, моря и летающие острова тебе только кажутся, но к такому выводу приходить не хотелось. Перспективы в такой ситуации были неопределенными.

Вильям стоял на одном месте, вертелся, оглядывался по сторонам, старательно впитывая глазами происходящее. Вдруг чья-то крепкая рука хлопнула его по плечу. Вильям вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял невысокий, коренастый самурай. Именно самурай, в кимоно, штанах-хакама, накидке-хаори, похожей на коническую корзину плетеной шляпе. Из за пояса торчали два меча: длинный – катана, и меч покороче – вакидзаси.

– Чего пялишься? – Весьма недовольно спросил самурай.

– Илья? – Удивился Вильям.

– А кто еще, по-твоему? – Проворчал самурай.

Вильям начал смеяться. Сначала просто засмеялся, а потом принялся истерически хохотать. Самурай Илья недобро смотрел на друга. Смеяться он не порывался. Вильям смеялся долго, до слез, до икоты. Обычно такое состояние называют истерикой и лечат соответствующими препаратами.

– Будешь ржать, мечом долбану, – пообещал Илья и с самурайской решительностью положил руку на рукоять меча.

Вильям сразу же унял смех.

– Ну прости, – сказал он примирительно. – Не ожидал тебя в таком виде увидеть.

– Не себя посмотри: тоже мне, доблестный рыцарь Айвенго!

– Ты еще наших соседей Громовых не видел. Они нашими слугами стали, бегают по дому, к ногам припадают, приказаний требуют. Я от них сбежал.

– Громовы? Семья главврача? – Не поверил Илья.

– Трудно поверить? Трудно. Но придется.

Они замолчали, посмотрели по сторонам. Шумело море, бились о кирпичный пирс пенистые волны. Плыли по морю парусные корабли. Мимо ребят верхом на хромой кобыле проехал какой-то перепуганный мужик. По всему было видно, что на лошадь он сел впервые, в седле держался с трудом, покачивался из стороны в сторону. Если бы полудохлая кляча перешла с шага, хотя бы на рысь, мужик точно бы оказался на каменной брусчатке. Но одет всадник был с величайшей претензией: в костюм ковбоя.

– М-да, – пробормотал Вильям, провожая раскачивающегося ковбоя долгим взглядом. – Как ты думаешь, где мы все оказались?

– В станице, – проворчал Илья.– Это она, сомнений быть не можешь. Вон, возле причала осколки водочной бутылки видишь? Бякинская бутылка. Они недавно бутылки кирпичами били, а я их за уши таскал. Не сомневайся, это наша станица. Только вопрос, как она такой стала? Ты как все объясняешь?

– Я? Ну, решил, что я сошел с ума, и теперь мне все это кажется, – сказал Вильям.

– Я тоже, – оживился Илья. – И папа мой, как увидел вместо официального костюма и тубы с чертежами самурайские доспехи, решил, что с ума сбрендил. Попил валерианки, потом саке выпил, теперь к моей бабке побежал. Посмотреть, как у нее дела.… Давай для начала будем считать, что мы не сошли с ума, и никто с ума не сошел.

– Давай, – согласился Вильям. – Я что-то не хочу быть психом.

– Тогда, если мы не психи, то какой псих весь мир так перекроил?

– От этого вопроса тоже психом можно стать, – заключил Вильям. – Я все перепробовал, и грандиозный розыгрыш, и перенос во времени. В какой-то момент я решил, что умер, и теперь нахожусь в раю… или в аду. Давай будем считать, что имеет место чудо, а причины этого чуда попытаемся разгадать позже.

– Давай считать, – согласился Илья без особого, впрочем, энтузиазма. Он не любил оставлять дела на потом.

Затем они дружно подняли головы и посмотрели на летающий остров с Бякиными. Снизу остров выглядел далеко не привлекательно: гигантский ком земли с торчащими корнями деревьев. Точно под летающим островом, в том месте, откуда воспарил кусок земли с двором, домом, кухней и всеми обитателями, теперь располагался соответствующих размеров водоем.

– Молчат, – проговорил Илья.

– Молчат, – согласился Вильям.

– Может, умерли?

– Вряд ли. Думаю, спят еще. Воскресенье сегодня.

– Точно, воскресенье, – вспомнил Илья. – А мне показалось, что со вчерашнего дня целая вечность прошла. Кстати! Ты говорил, что у тебя слуги появились, Громовы. У меня тоже слуга есть. Такой страхолюдного вида карлик, мохнатый, на японца не похож, но в кимоно. Говорить не может, но все понимает. Мой собственный, так сказать, карманный самурай.

– Откуда он взялся?

– Не знаю. Но карлик этот уж больно на моего дворового кобеля Спинозу похож. А я Спинозу с вечера не видел. Думаю, это он.

– Хм, – усмехнулся Вильям.

– Ага, – согласился Илья. – Нам нужно еще по станице пройтись, посмотреть, что во что превратилось, кто кем стал. И еще, мне интересно: надолго ли это? Вдруг спустя какое-то время все в нормальное состояние вернется. И порадоваться новой жизни не успеем.

Возле каменного причала справа от ребят, что-то громко плеснулось, гораздо громче накатывающихся на берег волн, словно что-то большое упало с причала в воду.

– Ребята, – позвал мальчиков чей-то печальный и перепуганный голос. – Помоги-ите!

Вильям и Илья повернулись на зов. Голос знакомый, и никакой угрозы в нем не слышалось, но все равно к причалу они пошли осторожно, на всякий случай придерживая рукояти мечей.

Вначале они ничего подозрительного не заметили, но потом разглядели, как возле ближайшей опоры причала зашевелилось что-то живое, всхлипнуло, потом громко чихнуло. Ребята подошли ближе. В накатывающих волнах плескалась Леночка Шайкина. Однако это плескание веселым купанием назвать было сложно. Движения Леночки больше напоминали нерешительную попытку самоутопления.

Лицо Леночки радости не выражало, было заплаканным, в потеках губной помады, туши, серебристых блёсток. Потом бросилась в глаза некоторая неодетость, вернее, экзотичность наряда, даже Леночке Шайкиной не свойственная. Сорочка из перепутанной морской травы. Такую сорочку Ленка могла бы надеть только тогда, когда какой-нибудь заграничный модельер объявил бы такой наряд запредельно модным. Волосы у Леночки имели отчетливый зеленый цвет. Конечно, Леночка частенько красила свои длинные волосы, однако не столь радикально. А потом потрясенные ребята разглядели дельфиний хвост вместо толстеньких коротких ног Леночки Шайкиной. В серебристых волнах неизвестно откуда взявшегося моря неуверенно шевелилась неизвестно откуда взявшаяся русалка.