Владимир Саморядов - Аксолотль и статуэтка превращений. Часть вторая

© Владимир Саморядов, 2017

ISBN 978-5-4485-0378-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вильям летал во сне. Это был чудесный полет, когда ты, свободный от земного тяготения, взмываешь ввысь под самые облака и паришь, кружишься, витаешь. Земля внизу – изогнутая, пестрая линза, в которой искажается реальность. А ты способен подняться выше, до верхних кромок облаков, увидеть не застланное дымкой солнце, ощутить на своих щеках обжигающий ветер высот.

«Ты растешь, – объясняют такие сны взрослые. – Когда вырастишь, летать перестанешь». Глупое объяснение. Вот одноклассник Дубинкин тоже растет: вон уже какой вымахал, – но ему сны про полеты не снятся – одна порнография. Курову снится нечто подобное. (Они как-то затронули тему полетов во сне и выяснили, что кому снится.) Так вот, Курову не столько полеты снятся, сколько прыжки по деревьям. Злоязыкий Илья объяснил такие сны возвращением Курова к обезьяньим истокам человечества. Насчет остальных неизвестно. Но сны про полеты приходили к Вильяму почти каждую ночь.

Иногда в этих снах он отрывался от земли высоко-высоко, иногда скользил низко над поверхностью. Были моменты, когда земное тяготение вдруг напоминало о себе, и тогда Вильям камнем падал вниз, но всегда просыпался, не успев упасть. Иногда на земле его ждали какие-то злые люди, посылали снизу проклятия, пытались допрыгнуть, но достать не могли.

Сегодняшний сон был удивительно ярким и волшебным. Вильям летал высоко-высоко среди облаков. Мимо него пролетали пестрые птицы, странные бабочки размахивали огромными, больше человеческого роста, крыльями. Среди облаков, чуть ниже него, скользил летающий остров Лапута, придуманный Джонатаном Свифтом, с островерхим замком в центре.

Вильям хотел взглянуть на летающий остров, хотел спуститься, но промахнулся и заскользил вниз, постепенно наращивая скорость. Внизу он увидел город, город ажурных башен, пестрых дворцов, город фонтанов и статуй. Этот город чем-то был похож на станицу Ряжскую, в некоторых зданиях проглядывали знакомые очертания, но Город был красивее, чище, ярче и как-то добрее. Прямые улицы были выстланы каменной плиткой, по обочинам стояли не бетонные столбы ЛЭП, но мраморные статуи. И прохожие почему-то улыбались, а не бежали вперед с перекошенными от тяги к богатству лицами. И дома – аккуратные каменные строения, большие и маленькие дворцы с пестрыми крышами.

Вдруг Вильям ощутил, что теряет высоту. Промахнувшись мимо летающего острова, он продолжил падение. Ощущение эйфории сменилось страхом. Уже понимая, что это всего лишь сон, он попытался проснуться, но не смог, и падал все ниже. Крыши домов, верхушки деревьев, статуи и фонтаны становились все ближе и уже не казались такими добрыми и притягательными.

Потом последовал удар, однако не жесткое, смертельное падение, но мягкое, пружинящее, в то же время ощутимое, сотрясающее внутренности.

Вильям лежал в постели, а сетка все еще ходила ходуном, словно он действительно свалился на кровать с высоты пары метров.

– Однако, – проговорил он вслух. – Да, я летал во сне, но упал-то наяву. Ой! Не может быть! – Воскликнул он уже громче.

Постель и комната, в которых он проснулся, ему не принадлежали!

Вчера вечером Вильям сладко заснул в маленьком деревянном сарайчике, превращенном его упорными стараниями в удобное бунгало, расписанное изнутри пестрыми граффити, на старом большом диване. Побросал на старое вытертое кресло свою одежду и приготовился смотреть сладкие сны. Но теперь он находился в добротном бревенчатом доме. Вместо модели звездолета под потолком висел кованый светильник. Ложе, на котором он проснулся, было застлано шкурой какого-то большого зверя: медведя, а может, и мамонта; не кровать, а именно ложе: нечто тяжелое и обширное, с высокими деревянными резными спинками. Одежда, лежавшая на кресле, тоже была чужой.

Большое окно было на своем месте, но теперь сквозь стекло виднелся не куст сирени, а пальма, на перистых ветвях которой сидели и чирикали пестрые попугайчики. Вместо плетенного из лоскутков половика на полу лежал ковер, на вид персидский. Стол находился на положенном ему месте, однако имел другую форму и более древнюю форму с инкрустированной столешницей, и вместо монитора компьютера на золотой подставке, изображавшей трех оскаленных драконов, стоял большой хрустальный шар.

Книги! Книги частью были его: Толкиен, Гуликовский, Джек Лондон; но присутствовали и какие-то фолианты в кожаной обложке с золотым теснением и мудреными названиями: «мантика», «каббала», «гоетия», «викка». Эти названия Вильяму ничего не говорили.

Акварельный рисунок на стене над кроватью, нарисованный двоюродной сестрой, висел над кроватью и вчера.

В попытке проснуться Вильям ущипнул себя за живот, за бедро, даже попробовал подергать за нос, ожидаемого пробуждения не произошло, но синяки поставить получилось.

– Однако! – Воскликнул Вильям в очередной раз и поспешил к лежавшей на кресле одежде. С сомнением взял в руки узкие, коричневые штаны, поднял, примерил, надел. Размер его, ничего не висело, нигде не жало. Потом он надел широкую темно-зеленую куртку с глубоким вырезом и рукавом-регланом. Тоже его размер. Натянул длинные носки, вернее, какие-то вязаные гольфы, обул сапоги. Последним в кресле лежал пояс с прикрепленным к нему ножнами. В ножнах находился какой-то режущий инструмент: нож, кинжал, короткий меч или кортик.

Перед тем, как вытащить из ножен кинжал, Вильям несколько раз хлестнул себя ладонями по щекам. Безрезультатно, если это и сон, то для пробуждения нужны более радикальные приемы. Тогда он взялся за кинжал и рывком вынул его из ножен.

Красота! Тонкий, даже на взгляд острый клинок расцвечивал серый булатный узор. Мужественная тяжесть внушала уважение, а удобная яшмовая рукоятка, украшенная на торце огромным красным камнем, ласкала ладонь. Это не игрушка, – догадался Вильям.– Это настоящий клинок средневековых рыцарей. Обтянутые черной кожей ножны, были лаконично украшены двумя серебряными пластинами в виде дерущихся грифонов.

Вильям перебросил кинжал с руки на руку, сделал несколько взмахов, колющих ударов, потом спрятал кинжал в ножны и подпоясался.

Теперь можно было идти навстречу опасностям, трудностям и необычностям. И Вильям Андреев, облаченный и экипированный как юный оруженосец, вышел из домика наружу.

Нет, это, конечно, был его двор. Знакомые, старательно взращенные мамой цветники, дорожки, выложенные камнем. Даже песочница была на месте, в которой он любил ковыряться каких-то шесть лет назад. Однако теперь двор защищала высокая каменная ограда с зубцами по краю – ни дать ни взять поместье средневекового тана. И дом из кирпичного превратился в каменный, старинный с высокими стрельчатыми окнами, защищенными коваными решетками. Из обитой железными пластинами тяжелой входной двери торчали заточенные железные шипы. Весь дом и двор был готов к отражению атаки неизвестных недоброжелателей. Это и радовало и настораживало – выходит, есть такие, от кого придется защищаться.