Максим - РЕГИСТР

Дмитрий Бобров, бизнесмен и руководитель арх-бюро, Нью-Йорк.

– Вильнюс. М-м-м. для нас это было нечто! Да, Сова был в Таллине, да и я успел съездить в Прагу, в составе делегации нашего института. Но сама атмосфера, сам воздух свободы, который витал над этим городом, по численности уступающим нашему городу-заводу. Кстати, и воздух у них был чистым, не как у нас, прожжённый выбросами заводов, фабрик, котельных и автомобилей, в основном дизельных моторов грузовиков. В первый день мы просто ходили и любовались городов. Ведь Регистр был крепкой группой, а не тот разбитной цирк, что поехал в Таллин. Сова – гитара и вокал, Застыра – аккордеон, иногда труба, он специально освоил несколько приёмов, чтобы своим диким видом ошарашить публику, опять же Логинов, но он больше из симпатии к Сове там был, Мамаев, на клавишах, ударником был Бусаков. Боб выступил звукоинженером, и надо сказать, отнёсся он более ответственно к этому назначению. А вот Иваницкий был оформлен администраторам, к протесту Петьки и Застыра, но того требовали условия контракта. Никого со стороны брать не хотелось, а Борька нам был известен, знали, что он может вытворить. Я на басу.

Всего год прошёл с того момента, когда было создана ВИА Регистр, под эгидой клуба самодеятельности студентов нашего родного СтрАхИн, а мы уже изменились, возмужали. Третий курс. Застыра кстати уже тогда высказывал нам всем своё недовольство тем, что он вынужден тащить всю работу на себе, а Иваницкий только деньги считает. Сейчас об этом, пожалуй, и можно сказать, ведь мы выступали на вечерах, в клубах, на площадках, а денег не получали. Работали из чистого энтузиазма. Но как совсем недавно оказалось, Борька деньги брал. Возможно Застыра что-то такое, потому и указывал Сане на то, что у Борьки денег явно больше, чем могло быть у простого студента и пижона. Но Саня верил Борьке. Верил настолько, что когда случайно пришёл домой раньше срока, это было уже спустя год после выпуска, получил удар судьбы, который потом сравнил с состоянием, будто бы с него сняли кожу. Он был молодым специалистом, а тут так удачно вышло, пяти выпускникам, кто устроился на Пионерку, выдали ключи в доме, что построил ДСК №2. Дом был недоделанный, и чтобы сбагрить с плеч эту только что построенную развалюху на Маркса, ДСК отписало половину дома институту. Ведь дело нешуточное, моно было надолго в тюрьму залететь. Силами студенческих отрядов дом привели в более-менее приличное состояние, а в награду самым перспективным спецам молодым, кто имел семью, выдали ключи от квартиры. В том числе и Совиным. Его первая жена, Катя, оказывается больше года с Борькой так сказать, интимно общалась. Саня не стал устраивать истерику, бить морду Борьке и выгонять неверную супругу. Просто молча прошёл к себе, мимо затихших любовников, собрал свои вещи, в основном бумаги, книги, одежды у него никогда много не было, и так же молча вышел. Он переехал к родителям, и на следующий день позвонил Кате и попросил выкроить время, чтобы разойтись, официально расторгнуть брак. Квартиру он оставил ей и ребёнку, как потом божился Борька, что ребёнок не его, но только внешне был копией Иваницкого в младенчестве. Как они всё оформили, не знаю, но Сова ничего не платил Кате. А она ничего не требовала, только иногда просила помочь по чисто технической части. Борька хотя и продолжил уже в открытую жить с ней, жениться не собирался. У него же жена была, дочь второго секретаря горкома. Она к такому странному поведению мужа относилась спокойно, говоря, пусть он лучше кувыркается с тему, кого я знаю, чем полезет на привокзальную лахудру, а потом мне носиться по КВД придётся. Странная у них семейка была, это точно.

Таким образом, в Вильнюсе мы пробыли три дня, поскольку неожиданно в Балтас, не то кинотеатр, не то ДК, там ведь всё на литовском было, я мы его не понимали, произошла авария на линии. Свет пропал, музыки не будет. Хорошо, позвонили домой, послали телеграмму от лица организаторов, чтобы нам продлили «увольнительные». И вот тут-то и вылезло в первый раз, что вроде бы взять янтарную белку должен один молодой, но уже очень известный столичный певец-композитор, любимец женщин. Я не знаю, что они там, в Прибалтике, на янтаре помешались, в Таллине тоже из янтаря приз был. Нам, уже готовым отправиться в Балтас, про то, что победить должен этот, назовём его Гога, передал бледный Борька. Ему об этом по телефону сказал его дядя, видимо тоже не сильно довольный тем, что группа его племянника должна уступить. Но Гога был любимцем дочери одного члена политбюро, в смысле любовником он был, и потому оттирал всех остальных от эстрады. Либо платите отступные, пятьдесят тысяч. Если бы первого января ударила гроза, затем прошла буря, и наступило лето, тогда бы мы не были так сражены, как после известия Борьки. Все переваривали информацию молча, один Саня сжал кулаки, побагровел, встал и сказал.

– Пошли к этому….Гоге!

Борька дурень, кивнул и потащил нас. Ну, а что хотите, всю ночь зависал с одной дамой, старше его лет на десять, зато женой секретаря райкома, крашеной шатенкой, выше Борьки на голову. Он возможно тогда впервые и наркотики принял, дама его накормила, чтобы получить всё от этого гастролёра. В таком состоянии Борька и вёл нас, сам не понимая что делает. Гога жил не то что мы, в отдельном коттедже, на окраине города, это вроде бы пансионата был для партийцев. А нас временно разместили в общаге местного института, хотя и новой, чистой, и с работающими розетками и канализацией. Гога прибыл туда на своём Мерседесе. Мы впервые увидели такой зелёный, или скорее изумрудный роскошный автомобиль. Борькина двадцать первая казалась нам верхом совершенства. Но рядом с мерседесом стояли две новые чёрные Волги, обкомовцы, наверное, приехали к знатному гостю. И даже с Волгами Борька понял, что его находка и чудо техники – ерунда. Мы вошли в дом, хотя на крыльце стоял накаченный человек, явно из органов, нам он не стал препятствовать. Возможно, Гога приказал пускать всех к нему. Внутри мы попали в сказку. Или в картину об американской жизни миллионеров и гангстеров. Никогда я не мог представить, что у нас кто-то так может жить! Роскошные тяжёлые портьеры, настоящий дубовый паркет, мебель из цельного дерева, а не как у нас, серванты из опилок, да и то, после очереди. Гога сидел на первом этаже, развалившийся, обсуждая что-то со скромным лысоватым блеклым человечком. Они сразу смолкли, как только мы переступили порог. Там на двери был приделан колокольчик. Гога был молод, но уже виднелись следы излишеств. Под глазами следы ночного вакхического служения, брюшко выпячивалось из модной тогда цветистой рубашки, явно импортного происхождения. Джинсы у него тоже были в обтяжку, ремень вжимался в живот. Глаза у Гоги были блеклые, настороженные, мёртвые. Да вы и сами можете убедиться в этом, если найдёте материалы по всем этим Песням Года тех лет, фото из старых журналов. Он не сильно изменился, стал только обрюзгшее и чванливей. Он встал, протянул нам руку и улыбнулся.