Роман Сенчин - Рок умер – а мы живем (сборник)

– Да зачем?! Вот это вас и губит – гостиницы, расчёты, подсчёты. Приключения ведь нужны! Вот я как-то с бутылкой шампанского, один совсем, десять минут до курантов, в Чухломе очутился. Избушки в сугробах, собаки даже не лают… И, думаю, чего? Остановился у домишки одного, а там уже празднуют. Взял и постучался: «Можно с вами, товарищи?» И так встретил год, на всю жизнь память. С такой, кстати, девкой познакомился – до сих пор душа прямо…

– М-да, – сладковато и грустно вздохнул Игорь. – Молодец вы всё-таки, Геннадий Борисыч, ваше поколение. Куда-то ехали, что-то видели.

Чащину захотелось возразить – сказать, что и их поколение тоже поездило, повидало немало. Но Дегтярёв опередил:

– Да тут не от поколений зависит. Везде есть свои тюфяки и свои… такие. Вот Дениска же тоже всю Русь исколесил. Помнишь, рассказывал? Зря, что теперь закис, жиреть даже начал. Смотри, сердце посадишь, на жопе-то сидя!.. Нет, но среди наших, конечно, больше романтиков было. И жизнь, ребятки, живее была.

– Ну, за романтику! – поднял стопку Игорь. – Обещаю, в апреле возьму своих – и… как там? – в Кандалакшу.

– И отлично, – заулыбался Дегтярёв. – Детям полезно. Там такое море, ребятки! После Чупы заливы начинаются, острова, озёр полно. А рыба!..

– Вот мы вас возьмём, Геннадий Борисыч, проводником. Я порыбачить когда-то любил.

– Да нет, Игорёк, я уже – всё. – Дегтярёв помрачнел, постарел мгновенно. Стало видно, что ему за семьдесят и тайком от всех он наверняка принимает какие-нибудь сильнодействующие лекарства… – Я отъездился.

– Что так? Здоровье?

– А, не в одном здоровье дело… Давайте-ка. – Дегтярёв выпил, пожевал лимон и совсем по-стариковски стал жаловаться: – На Новый год-то подарок нам какой сделали. Паразиты. Всё тянут из людей и тянут… Мне ещё терпимо, а обычным-то… Обложили со всех сторон.

– Это вы про отмену льгот? – спросил Чащин – мельком видел на днях по телевизору, как пенсионеры перекрывают дорогу, толкаются с кондукторами, митингуют.

– Ну да, про неё. Отрезали нас – подыхайте. Какие-то гроши пообещали. На них и в метро не проедешь…

Игорь сочувствующе вздохнул, а Чащин глянул на часы:

– Шесть. К сожалению, мне пора. Встреча… – И приподнялся.

– Погоди ты, Дениска! Ты что?.. – Дегтярёв гневно поднял брови. – Сейчас добьём пузырёк-то.

И Игорь поддержал: выпьем и разойдёмся.

Чащин сдался. Честно говоря, лень было возвращаться в свой кабинет, ждать, пока компьютер отключится, потом спускаться на улицу в холод, идти одному до метро… Крошечная порция коньяка быстро дала о себе знать – стало легко и умиротворённо, и ласковый шепоток внутри обещал от этой пустой вообще-то, ненужной посиделки чего-то особенного.

Выпили на этот раз, по предложению Игоря, – за справедливость. Дегтярёв шумно, как после водки, выдохнул, бросил в рот шоколад. Посопел раздумчиво, сказал:

– Да, сейчас разойдёмся, и не знаю, встретимся ещё, нет…

– Генна-адий Борисыч! – просительно перебил Игорь.

– Погоди. Я пожелать хочу… Пожелать вам хочу, чтоб не забывали, что вы – мужики. Сейчас всячески мужиков изводят. Превращают… даже не знаю в кого. Во что. И пресса эта, и телевизор. Вон – сплошь в бабских нарядах, в колготках. Тьфу! А книги… Я у внука беру книги, которые модные, смотрю – и что ни мужик там, то обязательно слизь какая-то, эти, как там их… метросексуалы сплошные. И везде это, это… Согласны, нет?

– Ну, не всегда, – мягко возразил Игорь. – Бывают нормальные. «Бойцовский клуб» я тут читал.

– И чего? Я тоже читал. Взбесившиеся педики там, а не мужики. Да и исключения, как говорят, только правило подтверждают. А правило: мужик – это мутант какой-то безвольный со слабыми признаками самца. Вот такого мужика нам суют.

«Чего он с цепи сорвался?» – подумал Чащин и сам же подлил масла в огонь:

– Но что делать – искусство, как говорится, жизнь отображает.

– А, перестань, Дениска! Это пускай фотографии жизнь отображают, а задача искусства – людей воспитывать. Делать их.

Чащин хмыкнул.

– Что такое?! – возмутился бывший военный лётчик. – Не так, что ли? М?.. А иначе, понимаешь, нельзя. Они-то, которые эталоны лепят, они знают, что делают. Вот они – воспитывают… меньшинства все эти, трансвиков.

– Ладно, – перебил Игорь, – это проблема сложная, голову можно сломать. Мы, по крайней мере, в своём журнале стараемся…

– Мало! Хорошо, что стараетесь, но мало этого.

– Да… Ну, давайте, коньяк выдыхается.

Чащин снова посмотрел на часы. Десять минут седьмого. Нужно вскочить, сделать вид, что торопится. И уйти. Но – что делать дальше? Что делать дома в таком состоянии – слегка, но уже ощутимо, выпившим? Догоняться? В телевизор уставиться?.. Зря начал.

– Нет, всерьё-оз мужиков изводят, обабливают, – завёл по новой Дегтярёв. – А всё это, я считаю, с шестидесятых началось. И в кино появились додики, нытики всякие, и в литературе стали мудаков прославлять. Как им, бедным, трудно живётся, как они себе места не могут найти. Нянькались и донянькались. Теперь по телевизору мужика в юбке чаще увидишь, чем бабу. И всё притирки для них рекламируют, кремы до бритья, после. Гели, муссы. Тьфу, твою мать!

– Да вы уже перебарщиваете, Геннадий Борисыч, – улыбнулся Игорь. – Что плохого в креме?

– А с малого всё, с малого начинается. Сначала попрыскался, потом помазался, а потом – колготки. Я вот тут про Север статью писал, и Казакова решил полистать, чтобы, эт самое… Ну, подзарядиться маленько. В молодости, конечно, читал, очень нравилось. Из-за него, в принципе, и стал путешествовать. Из-за рассказов его… И тут, – Дегтярёв покряхтел, – тут наугад открываю «Осень в дубовых лесах»… Читали?

Чащин с Игорем покивали не очень уверенно… Когда-то, по совету отца, Чащин пытался читать Юрия Казакова, но показалось скучно. Лишь рассказ «Некрасивая» запомнился и увиденное где-то в дневниках слово «башли». Чащин долго удивлялся, что оно, оказывается, такое давнее…

– Да ведь это же жуть настоящая, если вдуматься! Рассказ этот… Шестьдесят первый год, кстати, – показательно. Вот он, первый, считай, представитель современного мудака. Слизняк с мошонкой.

– Геннадий Борисыч, не ругайтесь, – поморщился Игорь, как-то спешно разливая остатки коньяка.

– Да как не ругаться?! Тут взвыть хочется. Не ругайтесь… Я вот, конечно, против цензуры, но подлецов обаятельных запрещать надо без всякого. Вот этого казаковского…

– Почему он подлец-то? Нормальный лирический рассказ. Грустный.

– А ты вспомни, вспомни, Игорёк, в чем там суть. Приезжает к нему женщина с Севера, хорошая женщина, чистая, серьёзная. А он где-то тут на Оке домик снял, к роднику за водой ходит… лебёдушка. И вспоминает, как они в прошлый раз время проводили, когда она приезжала в Москву к нему. Женщина эта, поморка, она считала, что уже жена ему, а он её по холодным улицам таскал, чтоб место найти, где вдуть. К знакомым затащить не получается, с лавочки на Тверском гонят, в лесу за городом тоже не получается. Она в конце концов спрашивает: «А почему нельзя у тебя дома?» А этот герой, так сказать: «Там мама, папа. Нельзя». Хе-хе! Мальчик двенадцатилетний.