Роман Булгар - Офицеры. Книга первая. Излом

– Моя обычая такой…

И вправду, Ахметка-то поступал именно так, как велели ему их вековые обычаи. Парню и в голову не могло прийти спросить у девушки, согласна ли она стать его женой. Мнением женщины кочевники никогда не интересовались, особенно, в таких случаях. Откуда было ему знать, ни разу не пересекшему порога школы, что могут существовать другие религии, иные взгляды на вопросы семьи и брака. Ему надо было жениться, вот он и нашел себе невесту. Теперь она должна стать его женой. А что для этого надо сделать Ахметка хорошо знал. Выросший среди пасущихся табунов он сотни раз это видел. Да и бабай ему подробно все объяснил…

– Ходи моя, – с этими словами он потянул девушку к себе, и она попала в крепкие объятия.

– Пусти меня, черт нерусский, – Аленка сделала попытку вырваться, но безуспешно.

Парнишка был напорист и силен не по годам. Хрупкая девушка к своему ужасу почувствовала, что сопротивляться нет смысла, сил у нее для этого явно недостаточно. И она сдалась, благоразумно решив, что пока это лучший, а может быть, и единственный выход в сложившейся ситуации. По крайней мере, пока на ее жизнь никто не покушается. Она закрыла глаза и безвольно обмякла, покорившись злодейке-судьбе.

И Ахметка, черт нерусский, это тоже сразу понял. Он хорошо знал, что и кобылы поначалу брыкаются, а потом стоят смирно, подчинившись своей неизбежной участи. Дитя дикой природы, он подчинялся ее законам и ею же заложенным инстинктам.

Малай довольно заурчал и опустил свою добычу на мягкий настил. Еще несколько мгновений пугающего ожидания, и девушка почувствовала на своем теле прикосновения чужих сильных и жестких рук, неумело, но настойчиво освобождающих ее от одежды.

– Карош девка попал, карош, – возбужденно пробормотал парнишка.

Ожидания не обманули его. Бабай был прав. Кончиком языка Ахметка дотронулся до выступающего комочка нежной плоти. Алена невольно вздрогнула. Как щенок, он, выражая все свое восхищение, лизнул ее щеку и продолжил изучение бесстыжими глазами и не встречающими сопротивления руками никогда невиданных им ранее прелестей женского тела.

Алена лежала молча, не принимая в этом никакого участия. Но вскоре с немалым для себя удивлением вдруг заметила, что чувство страха, ею доселе одолевавшее, отошло, как-то незаметно для нее уступив свое место незнакомому ей ощущению внутреннего томления. Чужие пальцы неожиданно ласково и нежно теребили внутреннюю сторону ее бедер, заставляя девушку машинально подтягивать колени к себе, невольно открывая низ живота и светлую полоску волос с небольшой розовой складкой посередине.

Резкая боль заставила девушку очнуться и вырвала из ее груди глубокий стон. Она с силой сжала зубы, стоически приготовилась терпеть эту адскую муку. Но Ахметка, сделав еще несколько судорожных движений, вдруг дернулся и замер. Подняв к ней растрепанную голову и увидев на ее глазах слезы, быстро вскочил.

– Жылама, не плакай, – пожалел он ее.

Заметив кровь на девичьих бессильно раскинутых ногах, малай понял, что своими неумелыми и поспешными действиями причинил ей боль.

– Ай-ай-ай, – запричитал он, – Ахметка плохая, бабай не слушай.

Продолжая бормотать, парень кинулся к повозке и вернулся, неся в руках бутылочку с каким-то маслом.

– Конополя, – пояснил он. – Карашо помогать. Бабай моя говорить, надо мазать. Моя глупый башка забывать, – оправдывался он с виноватым видом. – Ай-ай-ай, глупый башка!

Опустившись на колени, он бережно нанес масло на саднящую рану. Куском платка осторожно вытер следы крови. Снова сбегал, и что-то принес из повозки.

– Кумыс. Надо пить – помогать.

«А он, оказывается, заботливый», – невольно подумала Алена, беря в руки бутылку. Глотнула совсем немного. Не поняла, что было в ней. Сделала еще глоток. Еще один. Какое-то кислое молоко, но пить приятно. Внутри стало тепло. В голове зашумело. Боль постепенно стихла и куда-то отошла. Почему-то стало весело. Она толкнула сидящего рядом парнишку.

– Чего притих, жених? – язык отчего-то плохо слушался ее. – Справился, говоришь, со слабой девушкой, черт нерусский?!

Парень испуганно обернулся, но, увидев улыбку на ее лице, успокоился и снова потянулся к ней.

Хмельное молоко быстро ударило ей в голову. Доза, опрометчиво ею принятая, была явно великоватой. Перед глазами все поплыло. Она что-то говорила, совершенно не слушая, что ей отвечают. Боли больше не было: ни физической, ни душевной. Были его вездесущие руки, были его неумелые, но такие ласковые губы. Вдруг разом нахлынувшее чувство понесло ее, все нарастая и нарастая, пока не достигло пика, заставив ее обо всем позабыть на этом свете. Спала ли она в эту ночь, трудно сказать. Ахметка вскочил с восходом солнца. Бережно перенес ее на повозку.

– Твоя спать, моя ехать…

Вот так Алена и вышла замуж, и в одночасье стала главной в большом хозяйстве. Бабай, дедушка Ахметки, соблюдая обычай, прочитал им свадебный никах. В сельсовете их зарегистрировали и выдали ей документы на новую фамилию. Так она стала Хасановой Аленой Бориславовной. Местный мулла дал ей новое второе имя – Амина. Она молча пожала плечами: «Амина, так Амина». Новое имя даже как-то лучше подходило для ее теперешней жизни. Той прежней Алены больше не стало, ее место заняла Амина…

Муж души в ней не чаял, всячески оберегал ее, оставляя самую трудную и грязную работу для себя. Очень пригодились Амине ее навыки в верховой езде, приобретенные еще девчонкой в конюшне графа Чарторыжского, их близкого соседа и друга отца. Прошло еще немного времени, и она с изящной легкостью управлялась с огромной отарой, постепенно овладевая и другими премудростями ведения большого хозяйства.

Долгими зимними вечерами Амина учила грамоте своего мужа. С ее помощью он довольно быстро научился читать, писать, правильно изъясняться на вполне приличном русском языке. Жена только радовалась несомненным успехам своего ненаглядного Ахмета. Летом сорок второго у них родился сын, которого по ее настоянию назвали Борисом. А через месяц мужа забрали на фронт. Она осталась на всем хозяйстве одна, если не считать старенького бабая и грудного ребенка. Но Амина справилась. Сколько надо, столько и сдавала государству по плану шерсть, овечьи шкуры и мясо. Излишки умудрялась на что-нибудь менять. Самой удачной своей сделкой она считала приобретение пианино. Инструмент был старый, еще дореволюционный, но вполне исправный. И вот по вечерам по дикой и пустынной степи полились доселе еще не слышанные чарующие и завораживающие звуки…

Братья Ахмета с той войны так и не вернулись. Сам он, весь израненный, приехал осенью сорок четвертого. Крепко, видно, досталось ему, попавшему в кровавое месиво невиданного ни до, ни после того танкового сражения под Прохоровкой во время битвы на Курской дуге. Больше года провалялся он по разным госпиталям. Последним местом лечения оказался Новосибирск. Амина сама ездила на станцию, чтобы встретить его. Долго плакала бедная женщина, тайком утирая свои горькие слезы. Мечтала она, что после окончания войны сможет уговорить мужа, переехать куда-нибудь в город, где есть хоть какая-та цивилизация, чтобы можно было сходить в театр или в кино, на худой конец, отдать ребенка в нормальную школу, а не ту, что за десять километров и с одной учительницей на все восемь классов.