Самуил Ходоров - Белая Лилия

– Виктор, да ты что совсем слепой, обрати внимание, как Настя на тебя смотрит, самое время закрутить южный роман. Эх, мне бы твои годы.

На что мать мгновенно отреагировала длинной тирадой:

– Я тебе покажу, роман, я тебе покажу твои годы, старый ловелас. Ну а тебе, сынок, почему бы вечером не пригласить Настю прогуляться по набережной, посидеть в кафе на берегу моря, послушать музыку, может быть даже потанцевать. Поверь мне, вам будет, о чём поговорить, Настя представляется мне очень серьёзной и начитанной девушкой.

– Мама, – резко оборвал её Виктор, – не нужна мне её начитанность и серьёзность, не хочу я сидеть с ней в кафе и, тем более, танцевать. Хочу я только одного, чтобы ты от меня отстала со своими просьбами закрутить курортный роман с этой рыжеволосой бестией.

– Как тебе не стыдно, называть скромную девушку бестией, да и разве это называется романом провести вечер с хорошей девушкой, побойся бога, Виктор, – гневно отозвалась мать.

– Мама, ты же знаешь, бога я не боюсь, это, во-первых, – выкрикнул Виктор, – во-вторых, просто так я вечера не провожу даже с хорошими девушками и в-третьих, довожу до твоего сведения, что у меня уже есть девушка, изменять которой не входит в мои, как ближайшие, так и долгосрочные планы.

– Сынок, дорогой, – с горящими от счастья глазами, захлебнулась в своём ответе мать Виктора, – так что же ты молчишь, когда ты приведёшь её к нам в дом, я уже умираю от нетерпения увидеть её. Виктор уже и сам не рад был, что в запале проговорился матери о своих отношениях с Лилей. Но отступать было некуда, поэтому он не нашёл ничего лучшего, как торжественно произнести:

– Знаешь, мама, у меня через месяц день рождения, я её обязательно приглашу, вот тогда и познакомишься.

Виктор безгранично жалел, что поддался на уговоры родителей поехать отдыхать на юг. Каждое утро он просыпался с мыслью о Лиле, каждый день он писал ей письма, вслед за которыми, по окончанию своей сочинской ссылки, чуть ли не с трапа самолёта помчался в общежитие, где жила Лиля. Нисколько не стесняясь толпы студентов, заполнивших узкий коридор, он плотно прижал Лилю к себе и долго целовал её, излучающие запах сельских перелесков, белесые волосы. Наконец, выпустив её из своих объятий, Виктор достал из спортивной сумки мягкий свёрток и вручил его Лиле. На Лилин недоумённый взгляд Виктор смущённо пробормотал:

– Это маленький презент тебе, мне сказали сейчас модно.

В свёртке оказался длинный шерстяной шарф чёрного цвета. Лилины зелёные глаза стали ещё зеленее, она радостно засмеялась и, поцеловав Виктора в щёку, на одном дыхании воскликнула:

– Витя, ты даже не представляешь, что за подарок ты мне преподнёс, это не шарф, это находка, это приоритет, все университетские модницы одевают такие к блузкам и платьям.

Виктор не нашёл ничего лучшего, как неопределённо пробубнить:

– Не ведаю, насколько он моден, знаю только, что он из натуральной шерсти и спасёт тебя от холода, ведь помнишь, как дуло зимой из больших окон в лекционной аудитории.

Уже второй час он находился в общежитии, и всё это время неотступно смотрел на Лилю, словно сравнивая её наяву с грезившимся образом в ночных сновидениях в Пицунде. Наблюдательный Виктор обратил внимание на, глубоко спрятанные в искрящихся глазах Лили, затаённые крупинки грусти. Нарочито радостным и беспечным голосом он поинтересовался:

– Лиля, я всё вижу, говори правду и только правду, что у тебя за проблемы появились, пока я отсутствовал в Львове.

С явным нежеланием Лиля рассказала ему о неурядицах, связанных с проживанием в общежитии. С завтрашнего дня она должна была жить в новом, только что построенном общежитии. Однако, по вине строителей, оно не очень гостеприимно распахивало свои двери только послезавтра, а со старого общежития её уже выселили. Так получалось, что сегодня ночью Лиля остаётся без крыши над головой. Она, взглянув на огорчённого Виктора, с напускной мажорностью в голосе небрежно проронила:

– Ну не принимай, пожалуйста, близко к сердцу, где наша не пропадала, подумаешь, всего одна ночь, переночую на вокзале, мне не привыкать.

– Нет уж, дорогая, – решительно воскликнул Виктор, – никаких вокзалов, переночуешь у меня, вопрос решён, возражения не принимаются.

– Ты с ума сошёл, Витя, – жалобно промямлила Лиля, – у тебя дома, да это же просто невозможно, я буду себя чувствовать не то, что не в своей тарелке, а как на раскалённой сковородке, да лучше я буду среди цыган на станционной скамейке.

– Послушай, Лиля, – разгневанно выкрикнул Виктор, – я не для того на всех парах мчался из аэропорта прямо к тебе в общежитие, чтобы позволить тебе провести ночь в обстановке железнодорожного вокзала, наполненного далеко неароматными запахами пропотевшего народа и неизвестно каких ночных приключений. Немедленно собирай вещи, ловим такси и едем ко мне.

По дороге Виктор тревожно обдумывал, как представить родителям Лилю и как сказать, что она должна переночевать у них. Такси привезло их к родительскому дому быстрее, чем он успел сочинить нечто внятное. Понадеявшись на импровизацию изложения задуманного, он, как никогда робко, позвонил в дверной звонок, на переливчатую трель которого никто из домочадцев не отреагировал. Открыв дверь своим ключом, они с Лилей вошли в узкий коридор, который привёл их в просторную и в тоже время уютную кухню. На покрытом розовой скатёркой обеденном столе выделялся белый листок, на котором карандашом крупными синими буквами было выведено:

– Виктор, мы на два дня уехали в Ворохту к тёте Гале, борщ найдёшь на плите в синей кастрюле, компот из абрикосов в красной, а поджаренные шницели на сковородке. Потом поставишь всё в холодильник. Будь хорошим мальчиком. Целую. Мама.

Душа Виктора ликовала, подобного подарка изменчивой фортуны он просто не ожидал. Такое ему не могло присниться даже в самых фантастических сновидениях. Подумать только, он остаётся один на один со своей любимой девушкой в замкнутой квадратуре своей собственной квартиры. И никто из посторонних не сумеет вторгнуться в эту квадратуру, там будут только он и Лиля. Мечтательный транс Виктора прервала взволнованная Лиля:

– Витя, что случилось, у тебя глаза горят каким непонятным лихорадочным блеском.

– Да нет, Лиля, я в порядке, – радостно воскликнул Виктор, – пожалуйста, располагайся и чувствуй себя, как дома, и ничего не бойся, мои родители в отъезде, поэтому без всяких стеснений будь свободной и раскованной.

Вначале Виктор чувствовал себя смущённо. Он неуклюже попытался сервировать стол, разбив при этом тарелку из столового семейного сервиза. В конце концов, ему удалось налить в уцелевшие тарелки ещё тёплый борщ, разложить шницели и налить в сервизные чашки компот. Не забыл он и, как это делала мама, свернуть в треугольники дефицитные радужные салфетки и положить их под ножами, которые были по этикету справа от посуды, а вилки, как положено, слева. Лиля, которая молча сидела на удобном кожаном диване, вместо того, чтобы помочь Виктору, была сама не своя. Она, попеременно спуская руки с лица на колени, не находила им место от окутавшего её волнения. Обед прошёл в дружественной, но почти молчаливой обстановке, если не считать редких Лилиных похвал относительно вкусноты приготовленной мамой Виктора еды. В какой-то момент Лиля осмелилась спросить то, что навязчиво крутилось у неё всё время в голове. Она робко полюбопытствовала: