Дан Борисов - Троглобионт

– А как насчет трехсот лет жизни? – хитро спросила Анна.

– Действительно, Тихон, тебе не надоело?

– Это может показаться странным, но нет. Прежде всего, мне проще, чем вам – у животных несколько иное восприятие мира. Мне, например, всё равно на каком языке говорить, я понимаю все, и потом… вы не можете помнить своих снов, так, урывки одни, а я помню всё. Благодаря этому, я могу спокойно совмещать работу в институте с жизнью ворона, а вам приходится при каждом появлении в институте вспоминать… и даже хуже – принимать на веру, то что вам говорят. Обычно я пристраиваюсь поспать где-нибудь на ветке густой елки, засыпаю и всё… я уже на работе.

– Теперь понятно, почему ты всё время опаздываешь.

– Кто никуда не торопится, никогда не опоздает.

– А сколько тебе лет на самом деле? – спросила Анна, как все женщины неравнодушная к этому вопросу.

– Я еще в полном расцвете сил, – ответил Тихон, развернув плечи крыльев, – Как ворону мне всего-то 211, жить еще да жить. Родился я в почтенном семействе воронов, в очень милом лесу недалеко от Нанта. Почтенное семейство переругалось из-за цвета моих перьев, и я еще вороненком пристроился жить у французского крестьянина, ставшего потом отчаянным революционером. У него было бы очень мило, если б не огромное количество гусей. Гнусные птицы, все время норовили обидеть… я с тех пор полюбил есть их печенки.

– Французская революция, – мечтательно протянула Анна, – Это же интересно.

– Ничего интересного. Полный раздрай. Правда для ворона и тут есть преимущество перед людьми – люди голодают, а воронам пир горой.

– Ты что ел трупы? – удивленно спросил Егор.

– А почему нет? Немного мешает двойная психология, но в физическом мире доминируют потребности тела. И потом, труп это труп, после того, как жизнь уходит, от человека или животного остается что-то вроде изношенного костюма. Вы же не стесняетесь есть трупы свиней, птиц, рыб, какая разница? Вы себе не представляете, как аппетитно для ворона выглядят последствия удачного артобстрела, особенно на второй-третий день, когда уже заведутся черви…

– Прекрати, – взмолилась Анна, – Меня стошнит.

– Хорошо, не буду. Собственно, Егор спросил – я ответил. Так вот, после того, как моему якобинцу отрубили голову на Гревской площади, я отправился в Вену с одним аристократом. Потом немного пожил в Англии. А позже опять из Парижа походным порядком перебрался в Россию. Вот здесь действительно было интересно. С 1812 по 1825 год тут было очень весело – брожение умов, эйфория, но я не могу долго сидеть на одном месте. В двадцать шестом году проводил друга в Сибирь, а оттуда маханул своим ходом в Китай, на несколько лет задержался в Тибете. Потом из Индии на английском корабле ушел на Гаити. Оттуда уже вернулся в Севастополь. Большую часть жизни я провел всё же в России. Надо будет как-нибудь засесть, написать книгу воспоминаний… читатель толпой попрет!

– На компьютере будешь работать, или гусиными перьями по старинке?

– Мы новых технологий не чужды, тем более что я не так уж и зол на гусей за обиды молодости, чтобы из них перья дергать.

– Ты же и в Штатах пожил?

– Пожил с Тимофеем, но, извини меня, Анна, ваша Америка мне никогда не нравилась.

– Извиняю, но не понимаю, почему?

– А что там хорошего? Ах, машины, ах небоскребы, ах, Бруклинский мост… технических достижений много, но радоваться им некому. Народ скучный, только о деньгах думают. Другое дело в России тридцатых годов – построят занюханный заводишко, а радуется этому целый город, если не вся страна. Казалось бы, какое им дело? Нет, все искренне рады. Радость стоит дороже подарка.

– А сталинские расстрелы?

– Разговоров больше, не верьте особенно-то… Да и охи-ахи у вас с Егором скоро пройдут, привыкните. Все эти войны, расстрелы и прочие казни – плановые мероприятия. Любой человек рано или поздно должен выходить из игры, раньше, позже, какая разница. Ну, прожил бы мой первый друг Антуан не пару лет больше, помер бы не на гильотине, а на больничной койке от чахотки, было бы лучше? вряд ли. У каждого своя судьба.

– Если ты такой циник, представляю себе, насколько циничен Корвер…

– О нет. Корвер и Азимир гиганты, они всю матрицу во все стороны видят постоянно, знают всё, что было и что будет. Им некогда быть циниками, они не могут быть добрыми или злыми… как вам сказать, они просто никакие, безличные, как может быть безличной ледяная пустыня или космос.

– А почему же одни работают у Корвера, другие у Азимира?

– Главное тут – направление вектора сознания. Одни тяготеют к одному полюсу, другие к другому, а третьи остаются безразличными. Деревяшку магнитом не притянешь.

– Я теперь понимаю, Егор, почему меня к тебе тянет. С самого начала заметила: противный такой мужик, надутый и озабоченный, а ведь свой в доску! Магнетизм виноват.

– Не обольщайся, ты мне тоже вначале совсем не понравилась. От горшка два вершка и нос кверху.

– А сейчас?

– Сейчас, другое дело.

– Кстати, чтоб вы знали оба, самые прочные браки на земле и всякие там роковые связи бывают, когда пары подбираются из разных лагерей, – опять ехидно наклонив голову, Тихон посмотрел Егору прямо в глаза, – Натыкается человек на какую-нибудь фам-фаталь и с ней не может и без неё никак.

– После смерти разборки начинаются? – не понимая о чем речь, спросила Анна.

– По-разному бывает. Ну, вы тут разбирайтесь со своими отношениями, а я полетел, у меня дела еще в десятом веке, а то скоро окно закроется.

– Что? и всё? – разочарованно спросила Анна.

– У вас тут есть еще время до завтрашнего утра, занимайтесь, чем хотите. Здесь вас больше никто не потревожит. Встретимся в Москве. До свидания.

– До свидания, Тихон.

Тихон взлетел, громко захлопав большими крыльями, сразу повернул к озеру и полетел низко над водой. Егор с Анной махали ему руками, пока он совсем не скрылся в тумане.

– А что это за фам-фаталь? – вдруг спросила Анна, до неё только сейчас начало доходить и она почувствовала откровенный укол ревности, – На кого это он намекал?

– Да так, дело прошлое…

– Я вот тебе покажу, прошлые дела…

Чем они занимались, оставшись вдвоем до утра, мы не знаем, а они сами не рассказывают. Знаем только, что утром их обнаружил спасательный вертолет, лежащими на песке без сознания с полной или частичной амнезией.

Тихон с большого дерева во дворе увидел Егора с Анной, заходящих в подъезд. Он перелетел на парапет балкона и сделал вид, что сидит здесь уже целую вечность. Когда балконная дверь наконец отворилась, развернувшись в сторону дома, он некоторое время с удовольствием наблюдал за полунемой сценой в квартире. Разговор людей состоял из двух имен, произносимых поочередно и нескольких междометий.