Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 14–26

– Танька, это я, открывай!

– Панин, тебя каким бесом занесло?!

– Открывай, чёрт тебя дери!

Открыла. И перед ней предстал Семён Ильич. С двумя чемоданами.

– Варвара, идиотка, затеяла какие-то масштабные крестины. С крестильной, прости господи, кашей. Это такая размазня, в которой запечена курица, а для мужа, то есть для отца, ну то есть для сына, который папаша – крестильная каша должна быть горькой… Господи, какая чушь! И она носится с этим, ёклмн, ивентом, а я уже совсем не могу, у меня крышу рвёт… Танька, ты же согласилась выйти за меня замуж, да?

– Сёма, тебе не кажется, что ты несёшь какую-то ахинею, а? – насмешливо посмотрела на него Мальцева.

– Ты меня пустишь или мне тут так и стоять изваянием с чемоданами?

– Ты отлично смотришься! Шикарное композиционное решение для статуи у трёх вокзалов. Назвать можно как-нибудь соответственно. Ну хотя бы… ммм… «Человек, который никак не мог определиться». Или нет, как-то коротко, как выстрел. «Ходок». Чисто в традиции передвижников. Бороды лопатой и лаптей только не хватает…

– Танька, хорош уже. Я вхожу! У тебя что, там кто-то есть? Мне всё равно. Я вхожу! – попёр Панин на дверь.

– Входи, входи. Отелло командированный. Никого там нет. Кроме отлично известного тебе портрета. Но он отсюда никуда, ты учти. Так что располагайся, а я пока ванну приму. Доприму, точнее.

– И это всё? «Располагайся»?

– А ты чего ждал? Праздничного ужина из семи блюд? Извини, крестильной каши нет. Кофе. Виски. Сигаретка.

– Я бросил, – мрачно напомнил Панин.

– А я – нет.

Мальцева отправилась в ванную комнату. С намерением лежать в лохани ровно столько, сколько потребуется Панину, чтобы раствориться в пространстве. Нет? Он ещё не исчез, проклятый глюк? Похоже, нет. Похоже, он не глюк. Уже почти полночь, и он всё бродит по кухне, гремя посудой. Чёрт, всё равно уже никакого удовольствия от ванны не получишь. Пора вылезать навстречу неизбежному.

Как только она набросила халат, снова раздался звонок в дверь. Опять?!! А это кто ещё? Залила соседей снизу? Даже в глазок глядеть не буду. Смотри не смотри, раз уж сегодня тут проходной двор – так тому и быть. Некоторая доля здорового фатализма никому не вредит. Наоборот – выручает в особенно безнадёжных случаях.

На пороге стоял Иван Спиридонович Волков. Без чемоданов. Зато с роскошным букетом и объёмными брендированными пакетами.

– Таня, прости, что я так поздно. Но я подъехал к тебе на работу, сказали, уже ушла. На телефонные звонки не отвечаешь. Да-да, я знаю, что ты, наверное, хотела отдохнуть, отменила наше сегодняшнее свидание, но я должен был тебя увидеть и сказать тебе…

В коридоре появился Панин.

– Здравствуйте! – несколько опешил Волков.

– Добрый вечер! – ответил не менее опешивший Панин.

– Иван Спиридонович, – представился Волков.

– Семён Ильич, – отрекомендовался Панин.

– Татьяна Георгиевна! – ляпнула Мальцева и захихикала. Всё-таки виски и горячая вода сыграли свою роль по окончательной укатке организма. – Заходите, Иван Спиридонович. Семён Ильич, он мой… Мой… Мой… Он мой начмед, во! – наконец-то нашла она подходящее существительное уточнение к притяжательному местоимению «мой» и приняла у Волкова букет цветов. – Семён Ильич, будьте любезны, пригласите моего гостя в мою кухню и сварите ему мой кофе. На моей плите. Я, господа, пока приведу себя в порядок. А что тут в пакетах, Иван Спиридонович? Неужели какое-нибудь подходящее случаю платьишко?

– Да… Наверное… – пробормотал немного растерянный Волков.

Татьяна Георгиевна, подхватив пакеты, скрылась в комнате. Мужчины остались топтаться в коридоре.

– Ну что… э-э-э… Иван Спиридонович. Пройдёмте в кухню? – наконец прокашлялся Панин.

– Да, пожалуй!

Мужчины прошли в кухню.

– Мы с Татьяной Георгиевной старые друзья! – зачем-то сказал Семён Ильич.

– Это очень хорошо, да… – неуверенно промямлил Иван Спиридонович. – Старые друзья – это всегда хорошо! – добавил он уже более осмысленно.

– Я знаю её с восемнадцати лет, – выдал реплику Панин. – С её восемнадцати лет. – Зачем-то пояснил он дополнительно.

– А я знаю её совсем недавно. Но мне кажется, что знаю уже очень давно. Она моему сыну помогла. Раскрыв мне глаза на то, каким я был глупцом. Теперь я пацану решил помочь. Открою ему шоу-рум. Я когда сообщил о таком своём решении, он очень обрадовался. И даже уже картинок мне нарисовал. Хочет там всё решить в стиле… Ну, как в «Алисе в Стране чудес». Забавно. И странно немного. Но, по-моему, она права – у каждого свой талант. Не можешь помочь – не мешай. Можешь – помоги. Она очень красивая, Татьяна Георгиевна.

– Так это ваш сынишка у нас в подвале мёртвый плод прятал? Гм… А у меня недавно внучка родилась! – не совсем уместно похвастался Панин. – У меня сын – травматолог. – Добавил он. – Они, идиоты, на автобусной остановке родили. Она – студентка меда, а он – врач. А родили на автобусной остановке. Представляете, какой позор мне? Я же начмед. Это всё равно что ваш… Вы чем занимаетесь, Иван Спиридонович.

– Цветметом.

– …Что ваш сын алюминий от меди не отличит.

– Так он и не отличит.

– Ну так он у вас и не травматолог!.. Тьфу ты! Не металлург.

– Так и я не металлург. Я – химик. По образованию.

– Ну химик-то алюминий от меди легко отличит! – со вздохом облегчения произнёс Семён Ильич.

Иван Спиридонович смотрел на своего собеседника с недоумением.

– Странные у нас дети, да? – несколько даже заискивающе предположил Семён Ильич.

Волков несколько раз согласно кивнул.

– Да вы присаживайтесь, Иван Спиридонович! – внезапно опомнившись, пригласил Панин. – Может, выпьем?

– Давайте! – тут же ухватился за рациональное предложение Волков.

– А моя жена, дура, затевает какие-то идиотские крестины, – пожаловался Семён Ильич, разливая тёмно-коричневую сорокаградусную жидкость по стаканам. – Ничего, что до краёв?

– Нормально! – великодушно простил Волков, жадно глядя на стакан.

– Кому они нужны, эти крестины? С какими-то курицами, запечёнными в крестильные каши? Ну, давайте за детей, Иван Спиридонович! Татьяна Георгиевна не просто очень, а очень-очень красивая!

Мужчины чокнулись и как-то жадно и быстро опорожнили свои стаканы до дна. Повисла некоторая пауза.

– Курите? – спросил через несколько секунд неловкости Волков, доставая из кармана пиджака пачку сигарет.

– Бросил, – завистливо вздохнул Панин. – Надо бы закусить! У Таньки ничего нет, кроме сухофруктов. Она сушёную клубнику может тоннами жрать. Годами может жить на сушёной клубнике! Воин Александра Македонского, мать её! Так что еды у неё в доме не бывает, и не надейтесь! Но у меня с собой есть варёная курица. Минуточку! – Панин выскочил в коридор и через минуту вернулся с пакетом. В пакете из супермаркета была курица-гриль. – Ну, то есть она не варёная, а гриль! – торжествующе потряс шуршащим кульком Панин. – Просто я сюда пришёл с чемоданами, потому и сказал «варёная». У каждого, кто с чемоданами, должна быть в пакете варёная курица. А у меня вот курица-гриль.