Владислав Князев - Русская комедия (сборник)

– Как пить дать – на Самарской Луке не проблема, – начинает загибать издалека ас колдыбанской мысли. – Как дать пить? Вот в чем вопрос.

– А расклад получается такой, Зевс Кронович. Жить с вечно юной красавицей – значит уподобиться Гераклу, то есть полубогу. Сидеть вечно в министерском кресле – значит жить, как олимпийский бог. Приватизировать Зевсов дворец – считай, стать почти ровней самому царю эллинских богов. Все это, конечно, легенда красивая, но…

– Но не греет широкие массы моих современников. Не служит для них вдохновляющим примером. Так что благодарю Олимп за самые лестные предложения, но легендарный эталон-образец вечной жизни тире бессмертия я выбираю… не по-олимпийски, а по-колдыбански.

– Бессмертие по-колдыбански? – от изумления царь Олимпа раскрыл рот так широко, что в него легко влетело золотое облако. – Что это означает?

– Это означает, – отвечал полпред земной тринадцатой точки, – что каким я был, таким и останусь. И в колдыбанских былях, и в колдыбанских легендах буду вместе со своими удальцами-мыслителями, они же мыслители-удальцы, вечно искать истину. О смысле нашей земной, а равно – о смысле вечной жизни.

Олимп затих. Как прокомментирует такое вызывающее кредо начальник высшего золотого общества?

– Самарыч, ты совсем опупел? – только и молвил главбог Зевс, проглотил с десяток золотых облаков, штук двадцать серебряных и умолк.

– Его божественное величество хотело сказать, что… – пришла на помощь главбогиня Гера, – что ты, колдыбанец, не отдаешь отчет в своих словах. Если ты хочешь и в легенде мучить себя поиском истины, то придется тебе вернуться на Самарскую Луку, в свою родовую и родимую тринадцатую точку, самое некомфортное и непрестижное место всех времен и народов.

– Само собой, – отозвался Лука Самарыч. – Естественно.

– Ты навсегда так и останешься в своей несуразной плащ-палатке, в своих нелепых болотных сапогах, на своем ужасном прапрадедовском диване-рыдване.

– Само собой, – опять подтвердил Лука Самарыч. – Естественно.

– Нет, это не естественно! – не выдержал Зевс. – Это балаган!

– Наш балаган, по-колдыбански, – уточнил упрямец из тринадцатой точки. – Удивительный и совершенно особый. Потому вы и не видите, в чем тут изюминка, она же – ноу-хау тире открытие.

– Да, – с гордостью продолжил он, – я буду вечно в некомфортных резиновых сапожищах, в двухпудовой брезентовой хламиде, на разваленном диване-садисте да к тому же в штанах шириною с Ледовитый океан и без провздевочной резинки, но…

– Но зато в руках у меня вечно будет… бутылочка «Волжской особой»!

– Обычная бутылка сорокаградусной горькой? – изумился Зевс.

– Почему же обычная? – уверенно возразил вожак колдыбанских удальцов-мыслителей. – Я же теперь в легенде. Вот и бутылка моя будет легендарной.

– Это ка-как же та-так? – вопросил начальник Олимпа.

– По-колдыбански, – уверенно заявил рядовой бара-сарая. – Вечно початая и одновременно вечно полная. Легендарная бездонная бутылка! Хватит всегда, на всех и на каждого. Ну!

– Променять бесконечную сладкую жизнь на бутылку горькой! – тоном мхатовского трагика воскликнул Зевс. – Ну растолкуй, Самарыч, ради бога, он же – я, чего ты и твои друзья к этой горькой прилепились? Какая удивительная и совершенно особая радость в этой самой горькой?

– Вопрос на засыпку, – признал Лука Самарыч. – Можно сказать, вопрос вопросов всех времен и всех народов. На него надлежит дать ответ не по-столичному, то есть мелко, узко и прямолинейно, а обязательно широко, глубоко и с художественным поворотом, то есть по-колдыбански. А для этого нам с вами, любознательное олимпийское величество, надо здесь и сейчас… жадно прильнуть к нашему прапрадедовскому источнику истины, то бишь к бутылке этой самой горькой.

– И выпить ее до дна. И занюхать драным рукавом, – ехидно подхватил Зевс. – Пардон, Самарыч, но это выше моих сил.

– Как же так, ваше высочайшее язычество? – подделываясь под тон Зевса, вопрошает Лука Самарыч. – Вы же, вроде того, всемогущий? И вдруг не можете опрокинуть три стакана без закуски. Это не укладывается в моей голове.

– Фу, какой ты, право, колхозан! Чтоб тебе жить на одни трудодни! – завелся Зевс. – Я все могу! Даже укусить себя за пятку. Без закуски. Но… Прежде всего принципы! В нашем легендарном золотом мире избранных счастливчиков имеет место быть только все сладкое. Ну разве еще и сладчайшее. И никакой, ни малейшей горечи!

– Вдруг ваша бутылка горькой, – подхватила Гера, – откроет нам какую-то горькую истину на предмет нашей сладкой жизни. Ужас! Еще ужаснее – какая-нибудь истина про нас самих. Дескать, а знаете ли вы, счастливые и благополучные языческие боги, почему и отчего вам вечно быть только с маленькой буквы и никогда не быть с красной строки?

– Да я лучше превращусь в задрипанного колхозного быка, а всех подчиненных мне богов превращу в баранов, козлов, да хоть и в ношеные чесанки без калош, но не позволю ни себе, ни им слушать такие беспардонные истины! – захлебнулся от негодования атаман олимпийских счастливчиков.

– Так что, Самарыч, а равно все удальцы-мыслители планеты Земля, – заключил он, подняв свой золотой эксклюзивный скипетр, – пейте свою человеческую горькую истину без нас. Сделайте одолжение!

– В одолжение олимпийским богам? – оживился полпред удальцов-мыслителей. – Ну что ж, это по-нашему, по-колдыбански.

И бах своим эксклюзивным ржавым багром по золотому облаку, которое уже истомилось под его болотными резиновыми сапогами.

Не выдержало золотое облако, разломилось надвое. Лука Самарыч – бух! И прямо в «Утес». Прямо на прапрадедовский диван. Натурально, вверх животом. А в руке уже бутылка «Волжской особой». Уже откупоренная.

Эй, достопочтенные современники, а равно внуки и правнуки! Есть среди вас удальцы, которые жаждут истины до последнего дна и до последнего дня? Легендарный Лука Самарыч с Самарской Луки зовет вас к своей легендарной бездонной бутылке. Вы, конечно, понимаете, что это означает. Это означает то, что в поисках истины ни последнего дна, ни последнего дня не было, нет и не бывает.

«Но ведь это бутылка самой горькой!» – сокрушается аналитик.

По-столичному рассуждаете, синьор. Горько, когда бутылка кончается. А если она вечно початая и вечно полная, то и самая горькая из такой бутылочки – только всласть.

«Не сопьетесь?» – подначивает скептик.

Нет, месье. От истины трезвеют. А пьянеют от неправды. Особенно если она разбавлена патокой или сладчайшим импортным сахарозаменителем.

«Короче, – ухмыляется циник, – не было бы шнапса, не было бы и удальцов».

Не так, мистер. Были бы удальцы, а шнапс для них всегда найдется.