Лариса Райт - Алая нить

Оказалось, сообразить что-то, и немедленно, просто необходимо. Следующим шагом в инструкции был подъем к вершине Центральной зоны катания Идальп, но вежливая австрийская служащая, обычно снабжающая недешевыми ски-пассами всех желающих, с сожалением сообщает Соне, что в ближайшие несколько часов продавать билеты на сегодня она не будет, так как надвигается непогода. Те, кто приобрел карточки заранее, все еще могут подняться, однако смысла в этом она не видит, так как скоро всем придется спускаться назад.

Соня поднимает глаза к небу и ежится. Небо зловеще чернеет, словно в насмешку. «Было бы странно, если бы природа благоволила тому, что я собираюсь предпринять», – объяснила себе настроение высших сил историк, «пишущая рукой Моцарта».

Некоторое время она крутится у входа на подъемник, робко спрашивая у немногих смельчаков, кто все же намеревается подняться в горы, не согласится ли кто-нибудь продать ей свою карточку. Собственно, получить что-либо еще кроме недоуменных отказов она и не рассчитывает. Соня примиряет себя с мыслью, что для большой аферы ей придется прибегнуть к малюсенькому обману, торжественно обещает себе обязательно внести в кассу цену билета по возвращении и отправляется усыплять бдительность охраны.

Наконец она позволяет себе развернуться внутри кабины. Смотритель остался далеко внизу – и уже не сможет ни помешать прибытию на Идальп, ни смутить укоряющим взглядом. Соня смотрит вниз. Отсюда, с полуторакилометровой высоты, все кажется крохотным – деревья, машины, дома, дороги, вся земля. И от этой всеобщей ничтожности проблема, что неотступно следует за Соней, что тащит ее вверх, что не позволяет возвратиться назад, разрастается внутри громадными, кривыми ветвями омерзения к самой себе. Оставшийся внизу мир кажется узким и мелким по сравнению с той драмой, что должна разыграться под небесами.

Соня разворачивает листок, чтобы еще раз свериться с указаниями неведомого заказчика. До назначенного времени – еще целый час, который велено провести за резным деревянным столиком кафе в горной гостинице. И съеденный кусок ничем не примечательного яблочного штруделя покажется ей самым вкусным, и необычайно ароматной станет чашка двойного эспрессо – последнего напитка, который она выпьет, оставаясь честным человеком.

– Собакой быть, конечно, хорошо, но женщиной все же лучше, – Катарина щелкает спящего на соседней подушке Барни по носу. – Скучная у тебя жизнь, малыш: поесть, поспать, погулять, поиграть – одни инстинкты. Ни сомнений, ни раздумий и ни мысли. С одной стороны – обзавидоваться, а с другой, ты уж меня извини – и врагу не пожелаешь. Нет ничего лучше эмоций, потому что пока они есть… А знаешь ли ты, что это значит? Что происходит, пока они существуют, пока человек что-то чувствует? – Катарина садится в кровати, обнимает сонную собачью морду и ласково треплет: – Это значит, что я живу, понимаешь? Я живу, я не умерла, я есть. Я думала, что меня нет, а я есть.

Катарина вскакивает с постели и останавливается перед любимым зеркальным шкафом. На нее смотрит та же утомленная невзгодами женщина средних лет. Насыщенные краски немного поблекли, яркий теплый цвет лица давно уступил место мрачным холодным оттенкам. Все еще стройная фигура тронута увяданием. И все же… В отражении такой родной, но вместе с тем незнакомой Катарины появилась какая-то неведомая, давно и, казалось, безвозвратно потерянная необъяснимая легкость.

– Я есть! – удовлетворенно повторяет женщина и снова обращается к собаке, глядя в зеркало на развалившегося на кровати лабрадора: – А раз уж я есть, значит, пора поесть. Ты со мной? – приглашает она Барни, надевая халат и открывая дверь спальни.

Собака спускается за хозяйкой. Если бы лабрадоры умели размышлять, то голова Барни определенно была бы занята построением гипотез относительно хорошего настроения хозяйки, которая вместо утренних слез неожиданно предпочла веселую песенку.

Насвистывая незатейливую мелодию, Катарина идет к кухне. Последние пять минут тишины: крохотная чашечка кофе, кусочек сыра и несколько заметок из утренней газеты – ее ежедневный маленький праздник. Спустя мгновения она повернет внутри себя невидимый рычаг, включит скорость и начнет выпускать пары:

– Фред, вставай! Опоздаешь на автобус.

– А что, уже понедельник? – раздается из-под одеяла далекое от бодрого бормотание.

– К сожалению, – подтверждает Катарина и переключается на дочь:

– Анита, бегом умываться!

– С тобой, – капризно требует ребенок, а Катарина делает страшные глаза и, испуганно выкрикнув в потолок «Молоко!», бежит обратно к плите.

Еще пять-семь пробежек туда-обратно – и умытые, одетые, причесанные дети наконец садятся за стол, чтобы непременно донести до сведения торопливо подкрашивающей в коридоре глаза матери, что «каша подгорела», «йогурт невкусный», а приготовленная яичница их, естественно, устроила бы намного больше.

…Но в кухне уже кто-то есть. Катарина замирает и удивленно прислушивается к шуршанию, звяканью, бренчанию и шуму кипящего чайника. Собака опережает хозяйку и, никак не прореагировав на неизвестного нарушителя спокойствия, направляется к мискам. До Катарины доносится командный шепот, и воцаряется тишина. Дружелюбие Барни позволяет женщине расслабиться, и она с любопытством заглядывает в кухню. Довольная Анита, одетая в ярко-оранжевые джинсы и серо-голубой пуловер, сидит за накрытой к завтраку барной стойкой.

– Сюрприз! – торжественно объявляет девочка и трясет заплетенными косичками, из которых во все стороны торчат непослушные пряди.

– Сюрприз, – строго сообщает Фред, застывший у столешницы с горячим чайником в руке. – Чай? Кофе? – деловито осведомляется он.

– Кофе, – отвечает Катарина, – спасибо.

– А мне чай, – ласково просит брата сестра.

– Что происходит? Вы что-то натворили? Вам что-то нужно? Я не понимаю! – не верит Катарина в реальность происходящего.

– Ничего, – отвечает сын.

– Ничего, мамочка, – повторяет дочь.

– Мы просто хотели сделать сюрприз, – добавляет Фред.

– Просто сюрприз, – откликается Анита.

– Мои дети сделали что-то вместе и не убили друг друга? Наконец-то, – облегченно вздыхает Катарина.

«Интересно, чем вызвано такое рвение? Неужели Фред взрослеет, а Анита понемногу забывает о своей обязательной вредности? Неужели я дождалась?»

Дочь спокойно сидит на заднем сиденье машины и смотрит в окно, не ноя, что ремни автокресла слишком сильно давят, что ее любимая кукла осталась дома, что она не желает отправляться в детский сад. Под курткой – желтый свитер вместо серо-голубого, растрепанные косички превращены в аккуратные хвостики.