Елена Кардель - Странствие

– Прямо, “Чёрный квадрат” Малевича, судя по описанию.

– Как же всё-таки описать пустоту? Какими словами можно выразить чувство, которое испытывает писатель перед чистым листом бумаги или художник – перед белым холстом? Как звучит безмолвие композитора, предвосхищающее рождение музыки, как выглядит предчувствие хореографа, застывшего перед новым движением?

Пустота – это проявление Духа!

Мысль, не выраженная в словах, смысл, положенный между строк – это символы “незаполненной пустоты” Это – ожидание чудесного, неведомого нам, чего ещё нет, но должно обязательно появиться. Это – надежда, догадка, мечта!

Пустота – это пауза между нотами в музыке, интервал между словами и строками в художественном произведении, это – свободное пространство в архитектуре.

Путь складывается из шагов – промежутков между следами, так же как наша речь состоит из слов и кратких молчаний.

Как может звучать хлопок, сделанный не двумя, а одной ладонью?

Это – звучание тишины. Безмолвие настраивает на восприятие, ведёт к сосредоточению и готовности постигать неизвестное.

Когда-то давно на меня произвела сильное впечатление одна песня. В ней были такие слова:

Как далеко мы ушли от изначальной темы. И всё-таки, мои сновидения – это не совсем арканы Таро. В них есть совсем другие картины и смыслы. И связаны они с чем-то личным, сакральным, а отнюдь не с вульгарным учением или гадальными картами.

– На сегодня разговоров достаточно. Пора спать. Утро вечера мудренее!

Наступившее утро было поистине великолепным. Солнце ещё не взошло, но в мир уже проникал свет. Словно любопытный ребёнок, вставая на цыпочки, он осторожно отодвигал покрывало царицы-ночи, пытаясь заглянуть за горизонт.

В доме вакханки было тепло и уютно. Странник чувствовал себя отдохнувшим и готовым продолжить свой путь. В полудрёме он вспоминал встречу с Великим Иерофантом, их необыкновенный разговор и оставшееся в нём после этой беседы ощущение уверенности и внутренней силы.

Через раскрытое окно в дом начали проникать отдалённый шум и нарастающий гомон. Это нарушило размышления Странника и окончательно пробудило его ото сна.

Встав со своего ложа, он подошёл к окну. В утреннем полумраке неторопливо двигались редкие фигуры людей. Словно маленькие ручейки, они направлялись в сторону зарождающегося света, чтобы влиться в единый поток.

В комнату тихо вошла вакханка. Увидев, что Странник уже проснулся, она поприветствовала его и доброжелательно произнесла:

– Нам пора отправляться на праздник. К восходу солнца мы должны быть за городом. Там развернётся удивительное представление. И нам обоим предстоит принимать в нём участие.

Выйдя на улицу, они последовали за пробудившимися горожанами. Миновав несколько улочек, вакханка и Странник вскоре вышли к окраине города. В этой части высокой стены были такие же ворота, как и те, через которые Странник в город входил. Но эти ворота располагались с противоположной стороны, и за ними был совершенно иной пейзаж.

Взору Странника предстало огромное зелёное море. Оно колыхалось высокой травой от лёгкого дуновения ветра. Вдалеке виднелось большое скопление людей, окружавших необычное сооружение. Проходя через луг, Странник заметил редкие распустившиеся цветы. Подойдя ближе к месту проведения праздника, он мог уже более чётко разглядеть арену предстоящего действа.

Основу сооружения составляла высокая квадратная сцена внушительного размера. С двух противоположных сторон к ней вели лестницы, а в глубине сцены находилось строение, напоминавшее кущу – шатёр, сделанный из раскидистых ветвей могучего дерева туи.

И вот взошло солнце. В этот самый момент от городских ворот к месту проведения праздника двинулась необычная процессия. Её возглавляла сидящая на троне величественного вида женщина. Трон был установлен на жёстких носилках, которые несли мужчины в ярких одеждах. Вслед за носилками царицы в сопровождении своих помощников шёл Великий Иерофант. За ними следовали музыканты с трещотками, бубнами и свирелями. И завершали это странное шествие танцовщицы в нарядных цветных костюмах.

Горожане встречали процессию радостным ликованием.

Когда этот пёстрый кортеж приблизился к месту предстоящего действа, Странник смог внимательнее разглядеть образ царицы.

Это была молодая женщина приятной и даже манкой наружности. Она была одета в свободное платье красного цвета, поверх которого был накинут голубой лёгкий плащ. Ткань платья крепилась на правом плене и легкомысленно спадала вниз, обнажая левую грудь. Светлые волосы были укорочены до плеч, а голову венчала золотая корона с двенадцатью резными зубцами. На каждом из этих зубцов сверкала звезда. Девять звёзд были из золота, а три – из серебра.

В правой руке царица держала скипетр, украшенный шаром и символизирующий творческий воспроизводящий фаллический принцип. Её левая рука была восприимчиво раскрыта и обозначала женское поддающееся естество.

Царица полусидела на высоком коричневом троне, словно была готова в любой момент встать. Босыми ногами она опиралась на некий предмет, напоминающий серп растущей Луны.

Её грация и осанка подчёркивали царственное положение, но лучезарная улыбка была доброжелательна и проста.

Перед сценой носилки опустили на землю, царица встала со своего трона и, грациозно ступая, поднялась по лестнице вверх. В это время трон водрузили на сцену, и она вновь заняла привычное место.

По другой лестнице взошёл Великий Иерофант. Встав рядом с царицей, он объявил о начале священного праздника. Вслед за этим его помощники вынесли из шатра небольшой стол со стоявшими на нём ритуальными принадлежностями.

Переглянувшись с вакханкой, Странник ожидал приглашения. Но на сцену с разных сторон поднялись другие участники – юная стройная девушка в лёгком зелёном платье и юноша богатырского вида в длинной белой рубахе. Они поклонились царице и подошли к Иерофанту. Священник жестом приказал им встать на колени. Потом, на священном языке, он произнёс перед ними речь и жестом правой руки их благословил.

Заиграла весёлая музыка. Встав с колен, девушка с юношей начали ритуальный танец. Взявшись за руки, они стали кружиться. С каждым следующим поворотом их тела всё больше сближались и, наконец, обнявшись, они слились в поцелуе.