Райдо Витич - Скиф

Слова ему не сказала – почему?

Играла.

С ним, с Томом какая-то девчонка играла, как кошка с мышкой. Мышка играла с кошкой! Развела, обманула, раздавила!

А если нет ничего?

Нет, Зойка лгать на эту тему не станет, Тому не станет. Знает – тот ее в порошок сотрет.

Выходит – правда, и эта милая наивная девочка, Варенька, всего лишь мираж, иллюзия которую он придумал. Его выдумка, которая на деле обычная, расчетливая подстилка!

Он со всей душой, а она смеялась на ним! Его же деньгами Зойке платила, чтобы Том, как какой-то шкаф с ее дороги отодвинулся!

Шкаф он для нее! Бесчувственная игрушка!

Ну, нет, Варенька, ошиблась ты.

Клинику найти было не сложно, но войти в здание и начать поиски, чтобы убедиться – невозможно. Пожарский как к креслу прирос – вылезти не мог, пошевелиться себя заставить. В душе черти бушевали, такой банзай устроили, что тошно было. До вечера в машине просидел, сигареты все искурил и все теплилась в нем надежда – обманула Зойка. Понятно, поплатиться за то, но он даже готов был ей простить – лишь бы действительно она обманывала, а не Варенька. Зойка – гюрза и того не скрывает. Конечно, особого уважения она не вызывает, но лучше уж самой собой быть, чем в одежды святой невинности рядиться, будучи сукой, куда хлещи Зойки.

Около семи вечера Том увидел Варю.

Она как ни в чем не бывало вышла из клиники и, не заметив его «ровер» пошла на остановку.

Сомнений у Пожарского не осталось – его надували, им играли, на него наплевали, его обманывали.

Он хотел подъехать к девушке, затащить в машину и хорошо поколотить, а потом выкинуть на трассе, но это было бы слишком мягко и просто. За ту невинность, что она изображала, за ту мечту, что она попрала, за те планы, что она порушила, она была достойна большего. И она заплатит.

Никому Костя так не верил, как ей, ни к кому так не относился. И за всю доброту получил грязь. Он хотел поднять Варю, а она его окунула.

Простить такое, а тем более забыть, было невозможно.

В тот вечер Том напился так, как давно не напивался. И, наверное, кого-нибудь убил бы или расколотил ресторан в дребезге, если бы не верные друзья, что разделили с ним его горе и разочарование, горечь обиды. Они и помогли составить план мести. И он как нельзя устраивал Тома.

Не хотела «Снегурочка» оставаться чистой и только его – ее выбор.

А если не с ним – значит не с кем. Если не его – значит ничья. А если ничья, значит – всех. Ему не досталась, и жениху не достанется. Ему больно – жениху пусть тоже будет несладко. Потом парень спасибо скажет, что Том спас его от ярма с откровенной дрянью.

Макс проснулся в поту и долго не мог прийти в себя. Прогулка с Максом чуть развеяла дурное впечатление от сна, но мысль о хозяйке дневника не выгнала.

Он готовил омлет и все косился на тетрадь, как на притаившуюся гремучую змею.

Конечно его сон – всего лишь сон. Но… Мужчина отставил сковородку и открыл тетрадь.

«Эта суббота ничем не отличалась от остальных. Точно так же, как всегда, ворчала мать, огрызалась Жанна, завтракая на кухне. Точно так же, как всегда, светило солнце в окно, чирикали птицы. В помещении вился запах мяты от чая, стучали ходики на стене, было слышно, как хлопают двери у соседей.

Все было как всегда.

Но если бы Варя знала, если бы могла предугадать, что все это уже прошлое, которое будет перечеркнуто раз и навсегда, стоит ей лишь шагнуть за порог – она бы не сделала этого шага.

Но Варя ничего не чувствовала, ни о чем не беспокоилась, не думала о плохом.

Дима шел на поправку, а что стал капризным и подозрительным и останется им на какое-то время, казалось ей естественным, понятным, объяснимым и вполне преодолимым. Проблема с Томом тоже была решена, и ничего Варю не тревожило, и сердце не екнуло, когда она увидела мужчину у своего подъезда. И не заподозрила плохого, когда встретилась с ним взглядом – холодным, отчужденным.

– Прокатимся? – спросил он сухо.

– Мне в техникум.

Том кивнул и открыл дверцу.

Варя села. Спокойная, безмятежная улыбка коснулась ее губ, когда ветерок из приоткрытого окна дунул ей в лицо.

Скоро лето. Экзамены и дорога в новую жизнь – взрослую. Она будет работать. У нее будет семья, муж, дети.

Грандиозные планы.

– Заедем ко мне, – сухо постановил Том, обрывая ее мечты.

– Куда?

– На дачу.

– Я опоздаю. Высади…

– Не опоздаешь.

Он не сказал – обрубил. У Вари пропало желание спорить. Она даже смирилась с тем, что опоздает на занятия. Том был явно не в духе и перечить ему девушка боялась. Лучше опоздать – не велика беда.

Варя молчала, боясь сказать что-нибудь не то, Костя – не желая говорить вовсе. Все что мог и хотел, он сказал ей про себя и тем выжег то нежное, очень важное для него, что родилось при первой встрече с Варей. Теперь в его душе была пустыня и песок сожаления и разочарования надежно укрывал похороненные иллюзии. Им было не подняться и Том не пытался их возродить.

Он не хотел ничего спрашивать, потому что не хотел слышать очередную ложь.

Он не хотел слышать ее голос, боясь дрогнуть и вновь стать покладистым дурачком в ее руках.

Он не хотел смотреть на нее, чтобы не передумать, не простить, не остановиться.

Он лелеял гнев, потому что тот не оставлял шанса выжить теплым чувствам, не давал сердцу и душе с их как оказалось глупыми желаниями, довлеть над разумом, но давал решимость довести желаемое до логического конца.

В это жизни все за все платят. И сегодня им, Константином Пожарским был назначен день выплаты. Он уже получил – пора и Варе.

Из машины он ее буквально выволок. Она подумала, что у него опять приступ желания, но эта мысль никак не сходилась с выражением лица Тома. Никогда она не видела мужчину таким и испугалась, что сегодня он будет особенно груб с ней, она не попадет на занятия и возможно опять вернется домой ночью, получит очередной нагоняй от матери.

Но у Вари и в мыслях не было, что Том способен на жестокость.

Она заподозрил неладное только в прихожей, когда мужчина обнял ее и прошипел в лицо:

– Куда ты дела деньги, которые вчера я тебе дал?

Варя замерла, не зная, что ответить. Самое лучшее было сказать правду, но как прореагирует Том?

Пока она соображала, мужчина потащил ее в комнаты и толкнул в зал. Захлопнул дверь, и вновь обнял, сжав руки.