Вера Толоконникова - Надежда

– Она же женщина. Женщине в грудь осиновым колом! – сказал Ипполит.

Он до сих пор молчал, но когда разговор заходит о том, как полицейский должен себя вести по отношению к женщине, вампиру, или что-то в этом роде, он молчать не мог, он специалист в этом деле, это чуть ли не единственное, в чем он эксперт.

Чанг достала волшебную палочку. Не совсем волшебную, а палочку, которыми китайцы едят. Очевидно, в руках волшебницы и такая палочка становится волшебной. Хотя наверняка им запрещено иметь острые предметы. Чанг сказала с выражением: «Кру-ци-а-тус!!!». Потом: «Экспекто патронум!!!». Но ничего не произошло. Видимо сюда не проникают сигналы wi-fi? Тогда она ткнула палочкой в глаз дементорицы. Он издал «всхлипывающий» звук. Куклы остановились, для них было новостью, что волшебную палочку можно использовать вот так, не по назначению. Кстати этот «тык» (не зря мы многое делаем методом тыка) сыграл роль выключателя дементоров. Они потом нас почти не беспокоили. Мы их боялись, как положено. Может этот метод надо чаще использовать в быту. Как раньше не догадались. Видимо мы получили дополнительные жизни. И продвинулись по игре дальше.

– А самурайского меча у тебя не завалялось? – спросил, уважительно глядя на Чжоу Чанг, Пабло Коэльо.

– Завалялось, только надо пройти путь до конца, – ответила юная волшебница, – меч не самурайский, а моего прапрапрадедушки Атиллы у озера Чеко закопат.

– Круто, только, если что, – «закопан», – сказала Надя, – а Атилла был китаец?

«Китаяночка» еще неважно говорила по-русски.

– Нет, Атилла был эвенк. Я вообще-то не китаянка, если что, я эвенкская принцесса. Практически Мулен и даже выше Мулен.

А разве может быть что-то выше Мулен.

Ситуация стала на глаза ухудшаться. Все становилось немного «реактором». Появилось ультрафиолетовое свечение. Из глубины стало подниматься человекообразное чудовище, состоящее из пара. Как во времена создания мира, война сил хаоса. В России, хоть она и позиционирует себя как Третий Рим, и все такое, видимо, не пройден этап первичной схватки сил тьмы.

– Паровой Человек, – сказал Коэльо, – как есть Песочный Человек. Только, не песочный, а «паровой».

«Ну и ладно – подумал я, – пусть теперь будет Паровой Человек.

«Человек» становился более плотным, но все равно через него были видны кирпичи, из которых построена труба, и рогатые граффити. Черное, полупрозрачное, зыбящееся, как воздух над прудом в безветренную погоду, с крылышками и латиноамериканскими косичками привидение. Синие и зеленые ложноножки, щупальца из кожи вместо волосков. Будто слоями сходит кожа, но не отваливается, а становится живой, вытягивается в бесплотные тяжи, отростки, которые тянутся к нам, исследуют окружающее пространство, с которым мы, теряя индивидуальность, постепенно смешивались, как кристаллики сахара в стакане чая. Потом снова собирались. Потом снова становились «соборным» телом, как жертвы Фредди Крюгера у него в чреве. Потом снова разделялись и становились индивидами. Так происходит становление гражданского общества. Мы это не видели, а скорее, ощущали. Нам «казалось», что это так. Труба раскалилась. В дымке парили разноцветные фантомки и один, цвета индиго, летал без тела. Это была муза лирической поэзии Эвтерпа.

«Анжелина! Анжелина! Забирай обратно свою треснутую губу, и отдавай мои прелестные компактные, как сердечко, которыми я пела Мистер президент, губки», – сказала Мэрилин Монро. «Можно и чужие губы вынести из огня. Потом разберемся, если от передоза не помрем», – сказала Анжелина Джолли.

Хотя никакой Анжелины Джолли не должно было быть, потому что в нашей компании были все, кто угодно, кроме Анжелины Джолли. Она может быть и хотела бы, но фейс-контроль бы не прошла. Из-за губы. Видимо «вставилась» из параллельного мирка на пять секунд. И поняла, что тут особо ловить нечего. Если роль в фильме, так ее уже кому-то отдали. Есть мюзикл «Поцелуй женщины паука». В нашем случае это не одна, их несколько. То есть все намного хуже. Или намного лучше. Как посмотреть. Поцелуй вроде неплохо. Поцелуй паука – плохо. Если девять человек-пауков одновременно, плохо. Как в шведской любви. Я бы не стал вас сильно обнадеживать в плане историй про любовь. Почти полной темноте мы ощупью поднимались на верхнюю площадку трубы. Когда пожар на шахтах. Шахтеры, стремятся выбраться именно наверх трубы. Они, как правило, сгорают. Фонтан огня, который вырывается из шахты, при возгорании метана, бьет в небо из трубы часами. Но маленький шанс появляется.

СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ. МЫ ВЫБРАЛИСЬ НА ВЕРХНЮЮ ПЛОЩАДКУ ТРУБЫ. ЧИСТЫЙ ВОЗДУХ, УЖЕ ДЕНЬ. НО СВЕТА НЕДОСТАТОЧНО.

На том месте, где должно быть солнце, висит светящаяся краюшка хлеба. Что-то его заслонило. Один из планетоидов «Pussy Rio»? Кранты. И каждый задумался о своем. О личном. Вспоминал лучшие моменты жизни. Кто-то худшие. Вот в такие моменты и происходит разделение на пессимистов и оптимистов. У меня вертится образ орхидеи под дождем. И крупные капли на лепестках. Иногда я вспоминаю сгущенку, «как раньше была». Филимоновского (под Красноярском), или Воскресенского завода. Оба образа хорошие, значит я оптимист.

– Господа! – сказал излишне пафосно Квентин.

– Какие мы тебе господа, ты хочешь сказать «господа, на нас летит планета Пусси Рио?» Одна из девяти. Так это и так понятно. Главное, что делать, – сказал Ипполит.

– А припекло, так опять Чернышевского с Лениным вспомнили, – сказала Надя.

– Как там летчики говорят за несколько секунд, перед тем, как самолет врежется в землю? Все, господа, п-ц. Нет, «господа» они не говорят, они говорят «мужики» или «ребята», или «братва», – сказал я. – Расшифровки черного ящика никогда не слышали? Много потеряли.

Солнечное затмение, это когда не поют птицы и закрываются одуванчики. Запах операционной, ультрафиолетовой лампы, которой между операциями облучают операционные для дезинфекции. Какой-то мази типа Вишневского. Будто вам хотят что-то отрезать и страшно, как в детстве, когда взрослые произносят слово «операция», видимо хотят вас напугать. Или «поликлиника». Комплекс смыслов: анестезия, затмение, аморе фатум, фригидность, некрофилия. Цвета кунсткамеры, музея восковых фигур. А еще это состояние похоже на торт мороженое, туши в морозилке. Мысль о СПИДе. Попытка представить бесконечность. Как Леди Лигейя у Эдгара По и призрак умершей возлюбленной, который ходит по темному замку ночами и гремит цепями. Или костями (кликает). Ощущение солнечного затмения – чистое Инь. Еще это состояние похоже на знак минус, как идею. Так человек ощущает момент наступления смерти. Когда он говорит «я умираю». Это мысль о смерти. Вернее мысль о том, что я буду думать, когда задумаюсь о смерти.

Читать дальше