Роберт Енгибарян - О, Мари!

Не отставал и отец. С молчаливого согласия матери и брата, который с мрачным видом слушал наши разговоры, каждый день за ужином папа твердил:

– Пойми, сын, она из другого мира. Семья Мари всю жизнь кормила себя сама, собственными руками создавала свое благополучие. Они прошли нелегкую школу, им ближе материальные ценности. Мы другие. Наше благополучие зависит не только от нашего труда, но и во многом от государства. Мы, интеллигенция, не создаем материальные ценности – только духовные, поэтому вопросы финансов и быта для нас как бы на втором плане. Оказавшись за границей, Мари вернулась к местным реалиям. Сердцем она с тобой, но умом понимает, что в тамошних условиях ты не сможешь финансово обеспечить ни ее, ни ребенка – наоборот, только ухудшишь их незавидное положение.

Я понимал справедливость доводов моих близких, но в душе отказывался с ними соглашаться. Как может Мари, моя Мари, думать иначе, чем я? Мы ведь стали фактически одним целым, слились воедино физически и духовно! Что ж, должно быть, настала пора покончить с юношеским романтизмом и примириться с ролями, уготованными нам жизнью.

За несколько дней до окончания отпуска, нагруженный фруктами и вином, я улетел в Москву. К моему удивлению, в аэропорту вместо Марка меня встретила Фаина. После майских праздников мы с ней не только не виделись, но даже не говорили по телефону.

– Фаина, что это значит? Кругом столько мужиков, а беспокойство встречать меня досталось тебе?

– Марк занят на судебном процессе, поэтому приехала я. Мне это не в тягость, напротив, даже в удовольствие. Боже, сколько всего! Зачем так много привез? На рынке торговать собрался?

– Угадала! Эту корзину положи отдельно – она для вас. Остальные две для Арама и еще одного друга.

Я не хотел признаваться, что одна из корзин предназначена Ольге.

– Почему ты в городе, а не на даче или на курорте?

– В отпуск на море мне не с кем поехать. А на даче бываю с пятницы до понедельника. Если честно, и там скучаю. Где ты теперь будешь служить?

– Надеюсь, в Москве.

– Как Мари? Еще не вернулась?

– Нет. Говорит, что не может оставить маму одну.

– Что ж, если она два года не оставляла мать одну, почему сейчас должна поступить иначе? В разлуке самое сложное время – первые годы, а она их уже пережила. Куда тебя отвезти?

– В гостиницу Академии наук, это в начале Ленинского проспекта.

– Кстати, ты читал Джорджа Оруэлла? «Скотный двор», «1984», другие книги?

– Я такого автора не знаю.

– Ну да, откуда тебе знать. Это запрещенная литература. Рекомендую – потрясающая вещь! Мороз по коже! После этих книг мир покажется совсем другим.

– Фаина, будь осторожна. Что ты зациклилась на этой диссидентской литературе? Такую чернуху обрушивают на тебя, что настроение портится надолго. К твоему сведению, на днях принят закон, предусматривающий за клевету против советской власти уголовное наказание до пяти лет [55] . Поэтому еще раз повторяю: будь очень осторожна.

– Это тебе твоя начальница внушила? Что, прикажешь жить в неведении, как счастливый идиот, и верить любым глупостям нашей примитивной идеологии?

– Поверь, Фаина, огромное количество наших людей вообще ничему не верят – ни богу, ни черту, ни коммунистической идеологии. Просто живут. Хорошо ли, плохо ли – как получится. Любят, рожают, умирают. Я – один из этих людей. Не революционер, не убежденный марксист, не диссидент. Просто следую логике жизни. Пойдем, продолжим разговор в машине. Ты обиделась?

– Хорошо, не хочешь читать – твое дело. Живи как знаешь.

– Фаина, я не сказал, что не хочу читать. Я сказал, что у меня свое представление о жизни и своя цель.

– И какая у тебя цель в жизни?

– Быть счастливым.

– А каким путем, в каком обществе – тебе безразлично?

– Разумеется, нет. Я хочу строить свое счастье в рамках существующих правовых норм, не унижая своего достоинства и не игнорируя интересы других. И наконец, можно быть счастливым только в счастливом обществе. Не прятать свое счастье за высокими заборами государственных дач или правительственных санаториев, как делают наши руководители.

– Вот видишь, ты тоже так думаешь!

– Фаиночка, но я свою жизнь и жизнь своих близких ставлю выше! Поэтому любое лобовое столкновение с властями, последствия которого могут быть негативными, для меня неприемлемо – тем более во имя такой расплывчатой и призрачной цели, как счастье всего народа. И это понятно – зачем так крупно рисковать, сражаясь с ветряными мельницами? Я хочу, чтобы люди были свободны, жили хорошо и счастливо. Но извини, я не готов на самопожертвование ради исполнения этого абстрактного желания. И тебе, как близкому человеку, то же советую. Вообще, Фаина, тебе бы стоило завести друга, постараться влюбиться, жить нормальной жизнью молодой девушки. Поверь, тогда все твои радения о народном благе отойдут на второй план. Пусть каждый сам борется за свое счастье!

– Давид, оставим этот разговор. Он оскорбителен для меня.

– Ладно, Фаиночка. Не дуйся. Где твои книжки?

– В следующий раз передам, когда встретимся.

– Прошу тебя, будь осторожна, не раскрывайся перед незнакомыми людьми. Каждый третий – сексот или зомбированный идиот, готовый доносить на всех подряд, особенно на людей определенной национальности. Как у тебя на работе? Все нормально?

– Не совсем.

– Что случилось?

– Одного из наших ребят, талантливого литературного работника, арестовали. Должно быть, по наводке. Дома у него нашли несколько ротапринтных [56] изданий – Оруэлла, Пастернака, Авторханова и что-то еще. Хорошо, что по просьбе его матери я забрала часть книг, они у меня на даче.

– Сегодня же избавься от них, не то поздно будет. Не дай Бог, сама загремишь!

– Что ты! Это исключено, он меня не предаст. Он хороший друг и порядочный человек.

– Когда его взяли?

– Несколько дней назад.

– Конкретнее?

– Так… – Фаина задумалась. – Сегодня, кажется, будет неделя.

– Останови машину. Я возьму такси, а ты прямо сейчас поезжай на дачу, собери все и утопи в Москве-реке. Никому не передавай, а именно утопи или сожги.

– Давид, что за истерика? К чему такая спешка?

– К тому, что если он будет упорствовать, ему подмешают в пищу наркотики и через три дня он не сможет себя контролировать. Выложит все, что знает, начиная с момента рождения.

– Ты тоже так поступаешь с подследственными? – подняла бровь Фаина.

– Милиция и прокуратура таких прав не имеют. Это привилегия КГБ. Так, ладно, поехали к тебе на дачу.

– Ты серьезно?

– Серьезней не бывает, поехали. Времена Клары Цеткин и Розы Люксембург прошли. Тогдашние власти и в Германии, и в России были гораздо более гуманными и держались в рамках существующих правовых норм. Нашим же властям никакие нормы не писаны. Им все дозволено. Ты можешь себе представить, чтобы советский суд оправдал Веру Засулич [57] , если бы свое преступление она совершила сегодня? То-то же. Где ваша дача, напомни, пожалуйста.