Роберт Енгибарян - О, Мари!

– Сын, – обратился ко мне отец, – а ты заметно изменился! Повзрослел, стал строже, какой-то казенный штамп появился на тебе – не то военного, не то работника правоохранительных органов. Представляешь, как бы мы обрадовались, если бы вернулся твой дядя! Ты уже взрослый мужчина, тебе двадцать пять, а ему было всего девятнадцать. Должно быть, я унесу это горе с собой в могилу… Сегодня все мы собрались вместе, отсутствует только Мари и наш мальчик Степан.

– Папа, он не Степан, а Себастьян.

– Приедет сюда – станет Степаном, по имени моего старшего брата, который был репрессирован и погиб в ссылке. Ну а если останется там, значит, его ждет другая судьба, будет Себастьяном.

– С чего бы ему оставаться? Приедет в конце концов.

– Дай-то Бог. Расскажи, что у тебя на службе? Как получилось, что тебе вдруг дали досрочный отпуск? И, кстати, покажи-ка мне, пожалуйста, увольнительную. Не думаю, чтобы ты без разрешения взял и улетел в самоволку, но, как говорил наш великий вождь: «Доверяй, но проверяй»… Хорошо, бумаги твои как будто в порядке. Только не забудь, что ты должен срочно явиться в городскую военную комендатуру и отметиться там.

– Да пошли они! Успею.

– Смотри, а то они тебя на этот раз так пошлют! До Берингова пролива… – погрозил пальцем папа.

– Знаешь, какой красивый город Будапешт! – вступил в разговор брат. – Хорошо, что я успел выступить на Универсиаде в последний раз. Я ведь уже не студент, месяц как окончил университет.

– Прости, я даже не спросил, как ты сдал госэкзамены!

– Да у него, как у чемпиона, все приняли досрочно и спрашивали в основном о спорте, – усмехнулся папа.

– Неправда, я все экзамены сдавал сам!

Действительно, брат был очень обязательным и ответственным и учился всегда неплохо.

– Хочешь сказать, что ты и вправду круглый отличник?

– Ну, если не отличник, то почти отличник.

– Вот об этом «почти» я и говорю, – не успокаивался отец.

Милые мои, дорогие, как я люблю вас всех! Но мое сердце сегодня и здесь, и в Париже, и в небольшом подмосковном городке Ступино. Как рассказать вам, что еще вчера в это время я сидел в тульском следственном изоляторе и гадал, как будут развиваться события. Что были в моей жизни такие люди, как Коробко, Самохвалов, Раида Мирзоевна и многие другие. Что у меня гостила Иветта, и ее артистичность, эмоциональность и милые глупые капризы тоже не выходят у меня из памяти. И наконец, что появилась Ольга – взрослая женщина, умная и жесткая, но при этом добрая и порядочная, настоящая подруга. У меня уже есть целый новый мир, о котором они не знают. И наконец, я уезжал в далекие для меня края юношей, а вернулся уже отцом.

– Давид, – начала мама, – я несколько раз в месяц говорю с Мари. Иногда и она нам звонит. Рассказывает в основном о ребенке. Может, мне это только кажется, но я чувствую, что она избегает разговоров о будущем. Сынок, каждый сам выбирает себе жизнь и судьбу. Ты же не Петрарка [51] , чтобы до конца дней воспевать свою далекую мечту. К слову, Лаура нечасто вспоминала о его существовании и жила себе спокойно, притом близко общалась не с одним мужчиной. Жизнь надо воспринимать как она есть, без прикрас. Если Мари на самом деле любит тебя – она встанет и приедет. Во все времена жены следовали за мужьями, а не наоборот. Нехорошо оставлять мальчика без отца, без бабушки, дедушки, дяди и других родственников. Не хотела я сразу начинать этот разговор, но так уж получилось. Накипело. В конце концов, мы не заслужили таких страданий, места себе не находим, только об этом и говорим. Ведь мы любили Мари как родную дочь!

Воцарилось тягостное молчание. Все мы знали, что мама особенно глубоко переживает расставание с Мари и ребенком. Я понял, что в последнее время эта тема была главной для обсуждения в нашей семье. Даже брат, который в любом случае поддерживал меня, промолчал и отвел взгляд.

– Мальчику уже девять месяцев, – продолжала мама. – Скоро ему год, то есть ребенок вполне окреп. Знаю, что уже несколько месяцев он растет не на материнском молоке. Здесь у меня есть возможность организовать за ним уход лучше, чем в Париже и Лондоне, вместе взятых! Пусть только Мари прилетит. Захочет – оставит ребенка и уедет с тобой. Гуляйте, я позабочусь о мальчике в сто раз лучше, чем вы. Закончится твоя служба, получите здорового и ухоженного ребенка! Я ведь правильно понимаю, что у тебя найдется угол и для Мари? Ну а что еще нужно молодым? Крыша есть над головой, не голодные, не холодные, живите и радуйтесь!

Я молчал, понимая, что мама права. Время от времени слабо возражал, сам не уверенный в правоте своих слов, – что скоро моя служба закончится, и вот тогда Мари вернется…

– Сын, будь реалистом, – вмешался отец. – Не обманывай себя пустыми надеждами. Скоро год, как Мари уехала, а тебе служить еще два года. Вы станете чужими друг другу, она привыкнет жить в одиночестве, ты, в свою очередь, найдешь здесь другие интересы, если еще, конечно, не нашел. Свои кадры мы знаем, – это были любимые его слова. В конце он добавил: – C’est la vie, как ты говоришь. Такова жизнь.

Мы снова замолчали. Первой не выдержала мама, поднялась и захлопотала у стола.

– Что хочешь кушать, Давид? Может, летнюю долму или аджапсандал? – перечисляла она мои излюбленные блюда, – или бозбаш? [52]

– Спасибо, ничего не хочу. Сейчас позвоню Рафе. Может, где-нибудь на улице перекусим.

– Давид, а деньги у тебя есть? – спросил отец. – Если нет, мама даст.

– У меня тоже деньги есть, – вступил в разговор брат. – Могу, кстати, закрепить за тобой служебную машину. Будет нужно – звони, водителя зовут Паркев [53] , приедет за тобой, когда захочешь.

– Откуда у тебя водитель и машина?

– На днях меня назначили начальником городского штаба дружины. Это штатная должность, с зарплатой, кабинетом, телефонами и несколькими сотрудниками. И не какая-нибудь общественная работа! Одновременно присвоили мне звание лейтенанта милиции. Правда, форму я не буду носить.

– Да, вижу, и здесь изменений немало. Ты молодец! Представляю, какая это серьезная и уважаемая позиция в молодежных кругах.

– Послушай, Давид, я вижу, ты встревожен нашим разговором, наверняка хочешь перезвонить Мари, но хочу предупредить: не следует говорить с девушкой резко и требовательно, – вернулась к волнующей ее теме мама. – Будь мягче. Убеди Мари в неправильности ее позиции. Вообще, сынок, есть правило: если тема задевает тебя за живое и ты можешь сорваться, сделай перерыв на денек. Страсти улягутся, и ты сможешь спокойно обсудить любой вопрос. Позвонишь Мари завтра, ладно?

– Хорошо. Пойду пока погуляю. Только не знаю, что надеть. Вся моя одежда какая-то слишком молодежная…

Выйдя на улицу, я, несмотря на обещание не говорить сегодня с Мари, тут же помчался на главпочтамт. Соединения с Парижем пришлось ждать больше двух часов, за это время успел поговорить с Рафой и Варужаном. Терезу найти не смог, она была на занятиях. С Рафой решили встретиться после девяти вечера, когда жара уже спадет.