Роберт Енгибарян - О, Мари!

По словам Аршака, он только и успел сказать брату: «Арам, ты идиот! Сказал бы нам, что спрятал здесь такое богатство, я бы по-тихому все продал и кормил твою семью».

Мне все стало ясно…

– Аршак, если бы вы были в курсе его дел, а конкретно – если бы он у вас во дворе прятал золото с вашего согласия, вы бы сейчас последовали за ним, как соучастник.

Бедный Арам! Бедный мой друг! Человек незаурядный, деловой и активный, ты родился в неправильной стране и в неправильное время. В другой стране, при капиталистическом строе, твой талант и бешеная энергия нашли бы адекватное применение, и, возможно, ты стал бы одним из ее почетных граждан…

Не добившись ничего, родные Арама уехали домой. А его уголовное дело расследовали еще два года.

Разместили меня в том же общежитии при Академии имени Фрунзе. Преподавательский состав практически не изменился, и все меня помнили. Только слушатели уже были другие. Все, как и раньше. Только я сам уже стал другим – более осторожным и предусмотрительным. Постарался ни с кем особо не сближаться, не принимать участия в многолюдных мероприятиях. Знал: они все заканчиваются попойками, после чего начинаются споры и ссоры, и итог моего присутствия там опять может быть плачевным.

Рано утром в середине июля, за месяц до окончания курсов, дежурный по общежитию разбудил меня внутренним телефонным звонком:

– Товарищ капитан, вас вызывает межгород.

– Давид! – услышал я голос брата.

– Что случилось? С мамой что-то?

– Нет, мама в порядке. Ночью на мотоцикле разбился Рафа. Лежит в больнице без сознания.

– Еду в аэропорт. Дальше сам доберусь, на такси. Какая больница?

– Может, подождешь? Пока еще ничего не ясно. Посмотрим, что скажут врачи.

– Какая больница?

– Республиканская, травматологическое отделение. Я уже здесь, вместе с его друзьями.

– Будь рядом. Вылетаю.

Разбудил товарища по комнате – хорошего парня из Красноярска:

– Леонид, мне срочно нужно домой. Сообщи руководству, что мой близкий друг, родственник, ну, двоюродный брат, разбился. Всё. Оттуда позвоню.

Ничего страшного не произойдет. Выживет мой друг. У него же звериное здоровье! А если… Нет, никаких «если». Боже, сохрани Рафу! Он немножко сумасшедший, но такой добрый, такой верный! Боже мой, Господи, возьми от моей жизни двадцать лет, сколько нужно, – отдай ему!

– Что-то случилось, друг? – спросил таксист. – Не то молишься, не то сам с собой разговариваешь не поймешь на каком языке.

Уже к двум часам дня был в Ереване. На первой же машине помчался в республиканскую больницу. В холле травматологического отделения стояло не меньше десятка молодых людей, некоторые в милицейской форме. Узнав меня, один из них проводил меня в реанимационное отделение, где в отдельной палате лежал с закрытыми глазами мой друг, весь забинтованный, под капельницей, с подключенными медицинскими аппаратами. Рядом с ним сидела дежурная медсестра, чуть дальше – тетя Асмик, мать Рафы. Вид у нее был обреченный, она полушепотом повторяла одну и ту же фразу: «Боже, сохрани моего сына! Он еще такой молодой! Боже, сохрани моего сына!» Увидев меня, она жестом указала на Рафу, не прекращая своей тихой мольбы.

Я вышел из палаты и отправился к лечащему врачу Рафы, профессору Галияну.

– Доктор, Рафа мой друг, брат. Каково его состояние? Я готов сделать все, что только возможно: полететь в Москву, привезти любых известных врачей. Дайте мне рентгеновские снимки.

– Уважаемый, знаю, что вы с больным одной профессии и такие случаи в вашей практике, по-видимому, не единичны. Я не могу сказать об этом матери, но от вас мне скрывать нечего. Травмы тяжелейшие. Они несовместимы с жизнью.

– Доктор, а если все-таки пригласить специалистов из Москвы? Самых лучших?

– Не имеет смысла.

– Но ведь чудеса возможны?

– Не в этом случае.

Я слышал этот разговор словно со стороны. Казалось, что посторонний человек спрашивает о самом обычном случае, какие происходят ежедневно.

– Что же нам делать?

– Ждать и молиться.

– Я не верю в Бога.

– В таких ситуациях, молодой человек, остается апеллировать только к Нему. Я сам неверующий.

Спокойно, как в замедленном фильме, спустился вниз, где стояли друзья Рафы.

– Ребята, вы в курсе, что думает профессор Галиян?

– Да, к сожалению. Но все равно, двое наших с рентгеновскими снимками улетели в Москву. Покажут их столичным специалистам, если кто-то возьмется – привезут его сюда. Что получится – то получится.

– Включите меня тоже во все расходы.

– Да брось, это сейчас неважно. Мы все вопросы сами решим.

– Сурен, – обратился я к двоюродному брату Рафы, – а где его отец?

– Одно несчастье следует за другим, – тяжело вздохнул Сурен. – Дядя Георг, услышав о случившемся, тут же потерял сознание и сейчас с обширным инсультом лежит в кардиологической больнице. Тетя Асмик еще не знает об этом. Только иногда с удивлением спрашивает: «Где Георг?»

Пять дней продолжалась борьба за жизнь Рафы. На шестой день он умер, так и не приходя в сознание. Все это время я находился рядом, сидел и дремал в кресле, в ожидании, что случится чудо и Рафа проснется. Иногда мне казалось, что он улыбается, померещилось даже, что друг открыл глаза и узнал меня.

Увы, чуда не произошло. Мой мир сразу обеднел, лишился красок. Смерть Рафы стала для меня тяжелейшим ударом после смерти отца. Через несколько часов тихо скончался и дядя Георг, уважаемый человек, всегда занимавший в госструктурах республики высокое положение. Отца и сына похоронили вместе на том же центральном кладбище, недалеко от могилы моего отца. Мама Рафы в полубессознательном состоянии, плохо понимая, что происходит вокруг, лежала дома, окруженная родственниками, и даже не смогла принять участие в похоронах.

Опустошенный, измученный сумбурными мыслями, я пришел домой. Обнялся с плачущей матерью – за все это время я видел ее всего дважды, в вестибюле больницы, куда ее привозил брат. Пошел в ванную, вымылся и лег спать. Просыпался за сутки на несколько часов, обменивался с испуганными родными какими-то словами и опять впадал в забытье. Несколько раз мама и брат пытались меня разбудить. До моего сознания доходило, что Мари зовет меня к телефону, что звонят из Москвы Ольга, Петр Юрьевич, Фаина, Марк. Приходили родственники, друзья. Как потом рассказывали мама и брат, я лежал в своей комнате с полуоткрытыми глазами, спокойно отвечал на все вопросы и опять засыпал.

Во сне я долго беседовал с отцом, потом – с вечно смеющимся Рафой. С его смертью я впервые почувствовал, что она в действительности есть, что умирают не только другие, чужие, пожилые люди. Смерть может прийти к любому, к каждому из нас, и ко мне тоже. Смерть Рафы вернула меня к реальности. Я с кристальной ясностью осознал, что лишился отца, что в моей жизни произошли страшные потери. Сперва ушла Мари, оторвав огромный кусок моей жизни, причинив мне сильнейшие страдания. Потом не стало моего обожаемого, всепрощающего, мудрого отца – молодого, не успевшего даже поседеть человека. Затем погиб мой ближайший друг, с которым мы были неразлучны с детских лет, вместе прожили юность и молодость, который всегда был со мной в моих мыслях. Вместе с Рафой я оплакивал свою беспечную, наивную и сумбурную молодость.