Михаил Соболев - Маята (сборник)

Желудок Акатия откликнулся на раздражение тупой болью, капитан вспомнил, что так и не пообедал сегодня.

Ночью Сапожкову не спалось: не давали покоя мысли о завтрашнем дне, не хватало воздуха, жалили расплодившиеся в затопленном три года назад подвале комары, за окном плескалась огнями реклама расположенного через дорогу ночного клуба.

Утром Славка просигналил в половине девятого.

Прямо на асфальте у подъезда какой-то урод за ночь изобразил крупно, в три цвета: "Отдамся за iPad! Телефон…

– Да они что, совсем офонарели? Детройт здесь, что ли? – без пяти минут отставной капитан (отставной козы барабанщик, иронизировал он дома) был уверен, что все напасти пришли из-за океана. Он с силой потер подошвой надпись, – куда там! – С самого утра начинается, пропал выходной, – проворчал Акатий и хотел было в сердцах поддать ногой стоящую посреди тротуара жестяную банку, но оглянулся на догоняющую его жену и… направился к машине.

– А где рабочие? – спросил Сапожков, когда Славка распахнул дверцу наглухо тонированного авто.

– Не срослось, дядь Кать, – племянник помассировал виски. – Босс забрал всю рабсилу на свою дачу.

– Да ты что?! Наталья нам с тобой головы сейчас оторвет, – зашипел Сапожков, – в кабак, небось, вчера завалились права обмывать?

– Дядь Кать, не парься ты, выкопаем твою картошку, стопудово! – Славка бросился к тетушке, выхватил у нее пакеты и расцеловал в обе щеки зардевшуюся от удовольствия Наталию Кузьминичну. Пока вел к машине, пока подсаживал на переднее сидение, успел обнадежить, что все будет в порядке.

Умеет, стервец, выругался про себя Сапожков, забираясь в просторный салон "Чероки" и тут же скривился от резанувшей поясницу боли.

Пока выруливали на Окружную, Славка рассказал родственникам свою диспозицию:

– Заедем на станцию. Туда один узбек, из гастайбартеров, по выходным осла приводит. Фотография рядом с ослом – червонец, верхом на осле – полтаха!.. – Славка показал большой палец. – Плуг у соседки, тети Даши, есть. Она рассказывала, как раньше, пока коней в колхозе не извели, вся деревня тем лемехом пахала. Ваши двенадцать соток под плужок пробежим часа за два, знай, клубни собирай. Мешков, ведер, теть Наташ, хватит?

Услышав о трех тысячах за работу, узбек, одетый по-деревенски, в телогрейку, солдатские, заправленные в кирзовые сапоги штаны и огромный кепарь, какие любили раньше носить рыночные торговцы-кавказцы, совсем по-русски потер ладони.

– Ты, – Славка уже перенял манеру новых бар обращаться к обслуге, – двигай по холодку со своим ослом к деревне, я тетушку с дядей отвезу и выйду тебе навстречу.

– Это ишак, – узбек потрепал животное по ушам. Тот недовольно фыркнул.

– А какая разница? – Наталия достала из сумки печенье и протянула животному. Ишак аккуратно взял лакомство, пощекотав ладошку замшевыми губами.

– Осел болшой, – узбек провел смуглой ладонью себе по груди. Помнишь кино "Шурик"? Он на ишак ездил, на маленький, как мой. – Лицо владельца тягловой силы прямо таки лучилось приветливостью.

– А пахать он может? – спросил Акатий, сопоставляя рост ишака и размер старинного плуга, когда все собрались во дворе дачи.

– Очень хорошо пахать может, хозяин. Три тыщи давай.

– Деньги получишь, когда картошку выкопаем, – отрезал Славик.

Узбек поддал снизу под козырек, сдвинул свой "аэродром" на затылок, и лицо его, в который уже раз, сморщившись в приветливую улыбку, стало похоже на лоснящийся от жира чебурек.

Славик меж тем принес из сарая невесть как сохранившуюся еще крепкую пеньковую веревку. Узбек задумчиво на нее уставился. Ишак не сводил глаз с плуга.

Веревку узбек завязал петлей, наступил на нее ногой, потянул – жилы на его загорелой шее надулись – и накинул на шею животного. Ишак мотнул головой, игра ему, похоже, не понравилась.

Узбек воткнул плуг справа от крайнего картофельного рядка с уже поникшей ботвой и указал ушастому рукой на противоположный конец огорода.

– Пошт-пошт!

Ишак задумался о чем-то своем.

Узбек пытался сдвинуть животное с места добрый час. Он то кричал на него по-своему, вздымая ладони к небу, то, мешая русские и узбекские слова, пытался донести до ишачьего разума, как будет хорошо, если они заработают три тысячи русских рублей, то нашептывал в оттопыренное мохнатое ухо ласковые слова. Последнее упрямцу пришлось по душе, но он продолжал стоять.

Узбек повернулся к хозяевам, на его лице читалась решимость.

– Я пахать буду, давай три тыщи, – крикнул гордо, метнул кепку к забору и накинул колючую петлю через плечо, будто бурлак на картине Репина.

– Паши-паши, давай, – ответил Сапожков, сидящий под навесом на березовом чурбаке.

Красный от натуги узбек раза три дернул слегка заглубленный в землю плуг, опрокинул его набок и ткнулся носом в землю. Потом вскочил и принялся пинать ни в чем не повинного ишака.

– У, шайтон! вай джаляб! Толко морковка жрать можешь! – кричал он, выпучив глаза.

Сапожков, держась за поясницу, встал с чурбака. В глазах роились мушки. Солнце напекло, подумал он. Постоял с минуту в тени и подошел к горе-работничкам.

– А это что? – Акатий смотрел на большую, с ладонь величиной, сочащуюся сукровицей и кое-как замазанную зеленкой рану на боку ишака. Над раной кружились мухи, и по коже животного то и дело пробегала волна.

– Брат аккумулятор со свалки возил, маленько обжег, – объяснил узбек. – Он было засиял, как и давеча, но взглянул в лицо Сапожкова и смахнул с мокрого от пота лица улыбку. – Работы мало, кушать надо. Совсем брюха нет.

Сапожков сунул ему тысячную купюру, посмотрел, как тот воровато прячет ее за пазуху и вдруг рявкнул на весь двор:

– Прекратите издеваться над животным. Вон отсюда!

Ишак рванул к калитке, обогнав хозяина. Славик метнулся к джипу.

Акатий дошел до крылечка, взялся за резные перила, обернулся:

– Страну… – горло перехватило, – державу… – Сапожков схватился за грудь и медленно стал оседать.

– Теть Наташа, теть Наташа, – закричал Славик, тыкая непослушными пальцами в телефон.

Наталья Кузьминична скатилась по ступеням, бросилась к мужу. Лицо его побагровело, глаза выпучились, он как завороженный, не мигая, смотрел на любимое, специально привезенное из дома кресло. Руки и ноги Акатия дернулись. Сапожков сейчас изо всех сил давил на тормозную педаль, рвал ручной тормоз, но машина мчалась задним ходом и не желала останавливаться. Заветное крылечко с каждым мгновением отдалялось.

Акатий шевельнул губами, он должен был успеть сказать очень важные слова – то главное, что только сейчас осознал…

Наталия упала на колени, склонилась к самому лицу мужа, но ничего не расслышала.