Анна Эккель - Иллюзия (сборник)

Две подруги еще девочками попали на передовую. Не женское это дело война, но их никто не спрашивал. Как два маленьких котенка, жались они друг к другу – не так страшно и не так холодно. Вокруг все старше их и уже понюхали пороху, а здесь сплошные слезы. Как выжили, неизвестно. Бог пожалел.

Валентина была из Ташкента. По ее голодному сиротству направили на курсы телеграфисток при главпочтамте, а после окончания их – сразу же на передовую связисткой.

Надежда была из Москвы, из многодетной семьи без отца. Была вольнонаемной и кашеварила. Вот так и грелись две девчонки в свободное от службы время у большого котла.

В одном из боев Надежду ранило. Пулеметной очередью ей прошило бедро, раздробив кость. После боя, когда наступило затишье и стали собирать раненых, ее нашли всю в крови и без сознания. Погрузили с другими в машину и отправили в прифронтовой госпиталь. Валентина, узнав горькую новость, бросилась со всех ног к подруге, но, увидав ее, окаменела, а когда машина скрылась за горизонтом, заревела, как о покойнике. Не было у нее в душе надежды, что они еще свидятся на этом свете.

В полевом госпитале не хватало медперсонала и медикаментов. Под постоянным обстрелом на скорую руку остановили кровотечение и, сложив кость, загипсовали. Потом – на поезд и в тыл. На то, что выживет, было мало надежды: много крови потеряла. В госпитале, после несколько дней высокой температуры и бреда, в ночь случился кризис. На утро бледная Надежда очнулась. Позвали дежурного врача. Он молча постоял над ней и вынес свой приговор:

– Мужайтесь. После таких ранений, как правило, случается гангрена. Тем более, первую медицинскую помощь вы получили на передовой, там, скорее всего, и занесли инфекцию. Значит, будем ампутировать ногу. Пока подождем несколько дней, но я больше чем уверен, что придется оперировать, чудес на свете не бывает, во всяком случае, я в своей практике не припомню.

Надежда закусила губы, чтобы не заплакать. Она, девушка, вернется домой без ноги, какая жизнь ее ждет? Лучше тогда совсем умереть, решила она. Прошло несколько дней, и начался истинный ужас. Под гипсом, а он покрывал всю ногу от бедра до пятки, завелись вши. Все так чесалось, что Надежде казалось – она теряет сознание. Пытка почище всякой инквизиции, ни секунды покоя. Она уже забыла, когда спала, но интуитивно понимала, что, если вытерпит эти страшные муки, сохранит ногу. Откуда пришла эта уверенность, не знала. Свято верила, что так оно и будет. Самое важное было в том, что температура не поднималась, и гангрена не начиналась. Это было необъяснимым чудом. Прошло время. Рентген показал, что кости срослись, и гипс можно снимать. Надежда ждала этого дня, как избавления от страшных мук. Когда раскололи гипс и сняли, то вся его внутренняя сторона была черной от кишащих там вшей. Присутствующий при этом профессор сказал:

– Ну, милочка, вы должны молиться за этих тварей, они вам спасли не только ногу, но, похоже, и жизнь. Надо написать об этом случае.

Секрет заключался в том, что при оказании первой медицинской помощи занесли инфекцию, и, как предсказывал врач, началось воспаление, которое неминуемо должно было перейти в гангрену, появился гной, который, в свою очередь, стал кормом для вшей, они тщательно выедали его, не давая продвигаться воспалению. Вши работали, как санитары, обрабатывая гноящуюся рану. Муки были вознаграждены – Надежде сохранили ногу.

Подруга ее, Валентина, с фронта вернулась очень больной. Привезла малярию. Приступы повторялись регулярно, ровно через 72 часа. Начинало трясти, она мерзла, выкручивало суставы. Ее отпаивали горячим чаем, укрывали всем, чем можно, но трясло так, что дело доходило до конвульсий. Ничего не помогало, пока приступ сам не кончался. Валентина была измотана болезнью, исхудала, что светилась. Боялись, что не выживет. Лечили одним только известным старинным способом – порошком хинина, от горечи которого немело все внутри. Молодость взяла свое, приступы стали все реже и реже. Но болезнь суставов и анемия сопутствовали ей потом всю жизнь.

Шло время. Подруги поддерживали связь. Накануне большого праздника – юбилея Дня Победы, власти громогласно объявили о привилегиях для участников войны. Старые женщины первый раз за всю свою жизнь решили воспользоваться льготами.

Надежда для увеличения пенсии решила получить удостоверение Инвалида войны в связи с ранением на фронте. Но, к сожалению, документы из военного госпиталя не сохранились, и она пошла на медицинскую экспертизу только с удостоверением участника. Важные люди в белых халатах попросили раздеться старую женщину и показать шрамы, что она и сделала. После тщательного осмотра комиссия вынесла решение: «В связи с тем, что документы госпиталя не сохранились, а представленные шрамы нельзя однозначно идентифицировать как боевые, отказать в просьбе». Интересно, а с чем еще можно спутать шрамы от пулеметной очереди?

Валентина тоже решила воспользоваться «подарком» государства к юбилею. Она жила в хрущобе на первом этаже со взрослой дочерью и ее семьей. Спала в проходной комнате на диване. Подала документы на комиссию по рассмотрению жилищных вопросов, и ей тоже отказали в очень грубой форме. Толстомордые дяди поставили под сомнение ее участие на передовой. Все боевые награды вместе с вещами у Валентины были украдены в поезде во время приступа малярии, когда она возвращалась с войны.

Боже! Как рыдала старая, больная и униженная женщина. Плакала наивными святыми слезами, и как жгли мне грудь материнские слезы!

Городские власти придумали необременительное мероприятие по чествованию ветеранов войны: накануне и в День Победы раздавать небольшие кусочки Георгиевской ленты, как напоминание о Солдатской славе. Их вешают везде, где угодно, у кого на что фантазии хватит. Но когда я увидала маленькую собачку, у которой на чубчике был повязан бантик из Георгиевской ленты, у меня перехватило дыхание!

Застыв в напряжении, она сидела на кровати, сжавшись в маленький комочек, подтянув ноги и крепко обхватив их руками. Сердце очень сильно билось, глаза заволокло слезами, и в носу предательски щипало. Чувства напоминали переполненный стакан, и вода в нем стояла уже «горкой», и лишь тонкая, натянутая водяная пленочка еле сдерживала избыток влаги. Достаточно легкого дуновения, и тяжесть воды прорвет хрупкую преграду. Ее тело тряслось от неумолимо надвигающегося урагана. Не было сил терпеть. Руки онемели. «Все. Больше не могу!» В темной комнате, окутанной удушливой тишиной вечерних сумерек, послышался еле уловимый, какой-то странный звук, скорее похожий на скулеж, который неудержимо набирал силу. Но она не могла себе позволить расслабиться и дать полную свободу чувствам и слезам. Нельзя. Могут услышать – общежитие. Звук прервался, не набрав силы. По щекам покатились тихие, горькие слезы. Слезинки стали появляться все быстрее и быстрее. Тело сотрясалось в безмолвном, но надрывном рыдании.