Сергей Добронравов - Оправдание Иуды

Так, гуськом, они и шли, Пухлый и Жилистый…

И обходя водоносы слева, Пухлый посмотрел вбок и уткнулся взглядом в рыжего иудея, стоящего вне толпы. И узрев мёртвый профиль и глаз, мутный и неподвижный, споткнулся на ровном месте, так его передёрнуло. Рыжий не шевельнулся.

Торопливо проходя мимо, Пухлый всё испуганно косился на рыжего. И пройдя, в два шага догнал Жилистого, забыв о плохой ноге. Но то и дело дёргано оглядывался назад…

Оборванец радостно скалился, наблюдая за Пухлым. Ему самому рыжий был виден с правой, живой стороной лица.

Миновав волнующуюся толпу, служители скрылись за углом амбара. И сразу же Пухлый дёрнул Жилистого за рукав: – Слушай, кто это, у водоносов? Я не видал его прежде в Капернауме…

Жилистый выглянул из-за угла. Толпа снова начала волноваться. Рыжий своей неподвижностью был схож с изваянием. Прищурив живой глаз, он молча и внимательно рассматривал фарисеев и их подопечных, не обращая на прочих никакого внимания.

А Жилистый всё смотрел на рыжего с ненавистью, смотрел неотрывно и, наконец, процедил глухо, сквозь зубы: – Это рыжий Иуда, Искариот… Внутри него живёт бес, держись от него подальше… Для него люди – жмых… Пережуёт и выплюнет… Никто из добрых, кто чтит Закон, не хочет водить с ним знакомство…

Пухлый испуганно закивал собственной догадке: – Он вор?

Жилистый скривился:

– Воры тоже не любят его… Его никто не любит… в прошлую Пасху он торговал больными ягнятами… продавал вдвое меньше против храмовой цены… Змеиный выродок!!!

Жилистый в сердцах сплюнул на землю:

– Господь не зря пометил его безобразным лицом!

Пухлый отшатнулся, торопливо поддакнул: – Верно, верно… но лучше бы Господь… сразу его поразил…

Опасливо выглянул из-за плеча Жилистого. Любопытство пересилило страх. – А… откуда ты его знаешь?

Но не слишком ли долго обсуждают служители пришлого иудея? Да ещё за глаза? Или забыли, для чего посланы были раввином в амбар? Наверное, так… и оттого в толпе мягко и тихо засновали тёмные. И там, где проскальзывали они меж добрых и чтящих Закон горожан, там обидно, на пустом месте, вдруг под локоть пихали соседа…

И торопливо стали нашёптывать и тому, и другому. Одному с обидой, другому непристойное, горячо дыша в шею за ухом, ниже затылка…

И вот послышались гневные выкрики:

– Сколько мы будем ждать?

– Тащите корзины… Вы! Ленивые волы!

– Где прелюбодея! Солнце садится!

– Нас ждут дома честные жены…

В толпе раздался смех, а Жилистый всё не сводил с Иуды злобного взгляда. Пухлый же терпеливо ждал, пока ему ответят, но не дождался. Так и не ответив, Жилистый дёрнул Пухлого за рукав: – Хватит глазеть! Пошли за корзинами…

Пухлый обиженно засопел. И Жилистый нехотя выдавил: – Я тоже у него купил… Ягнёнок подох на руках у священника, прямо в храме… Тьфу!!!

Пухлый покачал головой, вроде бы сочувственно, да не очень, не смог удержать ехидну: – А зачем же ты покупал?

Жилистый озлоблённо сдёргивал засовную балку, огрызнулся через плечо: – А зачем он продавал?

Не нашёл он достойных, взвешенных слов, а может и не искал. Обиженный на всех, кроме себя, Жилистый первым скрылся в тёмном проёме, и, нерешительно потоптавшись, Пухлый шагнул за ним.

Спустя недолгое время они с трудом выволокли наружу две большие, грубые корзины. Плоские, плетённые блюда с крепкими бортами, наполненные до краёв. И поволокли, каждый свою.

И как доволокли до угла, толпа смолкла. Облизнулась и замерла. Стала высматривать…

В корзины были свалены камни схожей величины, менее кулака, в бурых пятнах, таких же, что на стене амбара. Служители угрюмо вздохнули и снова поволокли…

В наступившей тишине было отчётливо, как тяжело они дышат. Пухлый сразу же взмок, и дышал так шумно, что Иуда, стоявший от толпы поодаль и так и не сдвинувшийся с места, пренебрежительно усмехнулся. Жилистый, весь насупленный, тащил непрерывно, как вол, изредка и злобно, через плечо, косясь на Иуду.

Наконец, доволокли.

И вывалили. Перед толпой вырос курганчик.

И только служители отошли, как толпа стала обступать каменную горку. И летящая над толпой птица увидала животное, хищное, большое и тёмное, что неторопливо и жадно поглощало камни.

Каждый молча подходил и брал. Кто сколько. Немногие один, и под жёсткими взглядами фарисеев, второй. Другие же сразу брали и два, и три, и четыре. И взявши, сумрачно возвращались, каждый на своё место. Взяли все, кроме старого торговца и писца.

Оборванец, довольно сопя, набрал с верхом. Не удержал, один оборонил, отшиб больно палец и зло сморщился, но сдержался… Оглянулся на столб водоноса, ища глазами Иуду.

У водоноса было пусто. Только посох, прислонённый к столбу. Оборванец с досады тявкнул. Повернулся и…

…столкнулся с Иудой лицом к лицу. Вздрогнул весь, целиком, как ошпаренный, застигнутый врасплох, едва не расплескав добровольную немирную ношу, заискивающе забубнил:

– Мир тебе, Иуда! А что же ты… не берёшь камень?

На них одновременно оглянулись оба фарисея и голос у оборванца тут же окреп: – Или Закон не для тебя?

Усмехнулся Иуда и молча показал ему гладкий белый камень, оплетённый длинными, гибкими щупальцами, так похожими на его пальцы.

Но оборванец строго и немедленно переспросил: – А что же только один?

Скосил бусинки на фарисеев, но те уже отвернулись. Иуда так быстро наклонился к оборванцу, что тот не успел отпрянуть. И так близко, что на миг открылась взору Иуды впалая, немытая грудь.

И на шейном шнурке обвис богато затканный золотыми и синими нитями тощий кошелёк. Мгновенно обшарив правым глазом пазуху оборванца, Иуда упёрся ему в лицо.

Оборванец отшатнулся и застыл под взглядом Иуды, холодным и немигающим. И непонятно ему было, куда смотрит Иуда…

Голос у Иуды то скрипуч, то басовит. И хриплый, и гулкий. И услышал Оборванец, что голос у Иуды – не один. Для каждого слова у Иуды – свой голос… и слова вытекают из Иуды как песок. Мягко оглаживая, неторопливо пожимал свой камень Иуда. Прошелестел Оборванцу на ухо, то ли жалобно, то ли насмешливо:

– Зачем Иуде много камней? У Иуды слабое сердце… у Иуды болит спина. Иуде достаточно одного…

Оборванец послушно уставился на камень, так не схожий с булыгами из смертных корзин, почти шар, схожий по цвету и гладкости с алебастром. Пискнул что-то осевшим голосом, но тут раздался приглушённый углом женский крик и Оборванец торопливо начал протискиваться в толпу.

Амбарная дверь распахнулась, и животным ужасом выплеснуло через проём. Пухлый и Жилистый выволокли обезумевшую от страха молодую женщину, одетую в длинную, до пят, белую рубашку, верх которой был испачкан чем-то сочно-красным, схожим по цвету с гранатовым соком. Женщина судорожно вцепилась в нижнюю перекладину, но Жилистый молча и раздражённо ковырнул её руку ногой.

Читать дальше