Лара Продан - Тонкая нить судьбы

Очнулась она вечером. Руки и ноги, привязанные к кровати, затекли. Она лежала голая, накрытая каким-то коричневого цвета казенным одеялом. В комнате слабо горела лампочка на потолке. За столом сидел ее насильник и в упор смотрел на нее. В его глазах Катя прочитала себе приговор.

– Ну, что интеллигенточка, теперь вот здесь, в этой комнате ты будешь жить. Это твое постоянное местопребывания. Ты поняла? – со злой усмешкой произнес Угловатый. – Когда я буду дома, ты будешь в кровати вот в таком виде, как сейчас, чтобы удовлетворять мои желания постоянно.

В его глазах вновь зажегся похотливый огонек.

– Когда я буду уходить на работу, ты будешь прикована к кровати наручниками – он издевательски помотал наручниками перед ее носом. – Я буду тебя кормить едой из нашей столовой. Там, кстати неплохо готовят.

Катя закричала, но Угловатый вновь ударил наотмашь ее по лицу. Ее голова откинулась влево и острая боль в подбородке вывела ее из сознания. Угловатый забеспокоился. Он сбегал на кухню, схватил первую попавшуюся кастрюлю, налил холодной воды в нее и опрокинул воду на бедную девушку.

Катя зашевелилась, медленно открыла глаза, челюсть ныла. Тут она услышала сатанинский смех Угловатого.

Екатерина превратилась в пленницу. На улицу Угловатый выводил ее раз в неделю, при этом он всегда держал ее под руку, а на лицо натягивал платок, который сильно сдавливал район рта. И каждый раз напоминал о своей угрозе убить, если она закричит. Дома он истязал ее и физически, и психологически. В квартире они жили одни. Соседа Ивана Угловатый через свою контору переселил в другую квартиру на противоположной стороне города. Он не поленился сходить в институт. Представившись мужем, забрал ее документы, заявив, что Катя уезжает в другой город ухаживать за его престарелыми родителями. Никто никогда не приходил в квартиру. Катя похудела, она мучилась постоянными головными болями, невправленный вывих челюсти закостенел, изуродовав красивое лицо девушки. Она часто стала думать о смерти. В мыслях обращалась к Богу и своим родителям. Катя была уверена, что родителей давно нет в живых. Угловатый постарался. Ее мучили страшные боли во время месячных. Угловатый, не имевший женщин долгие годы в силу своей любви к онанизму, которым он занимался с отроческих лет постоянно, как с цепи сорвался. Он насиловал девушку целыми ночами. А утром довольный уходил на работу, предварительно пристегнув наручниками Катю к кровати.

Прошло несколько месяцев. Как-то вечером Катю после ужина, который притащил Угловатый со столовой, стало рвать. Она решила, что отравилась столовской едой. Но на следующий день перед каждым приемом пищи девушку начинало мутить, а после приема открывалась рвота. Катя испугалась, а Угловатый обрадовался.

– Ну наконец-то, понесла от меня интеллигенточка. А я было испугался, что слабым оказался. А да молодец, Степан!

После этого дня отношение Угловатого к Екатерине несколько улучшилось. Он уже не истязал ее по ночам, приносил фрукты и сладости. Раньше стал приходить с работы и тут же одевал Катю и выводил гулять на улицу.

– Вам, тебе и малышу, нужен свежий воздух и движение – говорил Угловатый с ехидной улыбкой.

Время до родов прошло быстро. За всю беременность Катя ни разу не была у врача. Лишь однажды, когда она простудилась и лежала с высокой температурой и бредом, Угловатый привел какую-то бабку, которая несколько дней жила у них, лечила больную отварами трав и заговорами. И ведь помогло. Через два дня температура упала, и Катя пошла на поправку. Бабка все делала молча, как будто была немой. На девушку она старалась не смотреть. На четвертый день бабка посмотрела все-таки на Екатерину добрым, сердобольным взглядом и сказала:

– Все, девонька, в моей помощи ты уже не нуждаешься. Пойду я.

Екатерина хотела ответить знахарке, но та опередила:

– Молчи. Я тебя не знаю и никогда не видела.

Потом помолчав немного тихо произнесла:

– Удачи тебе, девонька. Ее у тебя что-то невидно пока.

Стоял теплый майский день. Угловатый уехал на работу. Катя встала, оделась. Халат на ней уже не застегивался. Она его подпоясала веревкой и поковыляла на кухню. Живот был настолько большим, что Екатерина, при отсутствии особых движений, что так необходимы женщине при беременности, еле передвигала ноги. Вдруг резкая боль внизу живота заставила ее присесть. Из нее хлынули воды. Катя испугалась. Схватив полотенце, что всегда висело у нее на спинке кровати, подоткнула его между ног и на коленях поползла к стенке, соединяющей ее квартиру с другой. Что было мочи Екатерина стала стучать по стене. Потом подползла к батареям и стала стучать по ним. Минут через пятнадцать позвонили в дверь. Она закричала. Собрав силы поднялась и буквально пролетела к двери. С той стороны женский голос кричал, чтобы она открыла дверь.

– Не могу, дверь закрыта снаружи. У меня ключей нет. Помогите. У меня воды отошли. Помогите. – кричала Катя осипшим голосом.

– Надо ломать дверь. Колька, сбегай-ка за молотком и пилой и позови дядю Петю из одиннадцатой квартиры – раздался деловой женский голос.

Потом этот же голос, но более мягко сказал:

– Не беспокойся, сейчас поможем тебе.

А потом, спохватившись, женщина крикнула:

– Колька, и скорую вызови!

Через три часа Екатерина лежала в послеродовой палате. Родилась девочка, очень слабенькая. Когда Катя лежала уже в палате, а девочку приводили в порядок, пришла врач, женщина пятидесяти лет со строгим лицом.

– Что ж вы, мамаша, ни за собой, ни за своим малышом не следите. Слабенькая девочка очень, питались вы, видимо, не ахти как, да и на свежем воздухе, видно, мало бывали.

Врач хотела еще что-то сказать, но осеклась. Екатерина вдруг разрыдалась. За всё время, что она была в заточении, девушка ни разу не заплакала. Ее сердце как будто окаменело, оно ничего не чувствовало. Даже своего ребенка, развивающегося у нее в утробе, Катя не чувствовала как своего, она его не ненавидела. Но сейчас, когда Катя произвела на свет дитя, и оно было ее кровиночкой, хоть и рожденное от ненавистного человека, она поняла всю трагедию своей жизни и жизни ребенка. Горючие слезы лились из ее глаз. Екатерина даже не старалась их вытирать. Она только периодически шмыгала носом и плакала, плакала навзрыд. Врач села рядом с молодой женщиной, обняла ее, вытерла глаза своим носовым платком и по-матерински тепло и проникновенно тихо произнесла: