Константин Хадживатов-Эфрос - Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки

Леша – художник, вот на дне чемодана ее портрет, ее первый портрет.

…Она ведь вложила в свое чувство все то, что могла. Как будто он ее сын, они везде ходили с ним, взявшись за руки. Она дарила ему всю свою любовь и… себя за любовь. И это было что-то такое, о чем она не догадывалась, когда разглядывала своих кассиров и охранников, менеджеров и просто курьеров. Ей, коммерческому директору фирмы, все было под силу, только вот внешность давала сбой, провинциальная юность не одарила ее умением подать себя. А Леша обратил внимание и увлек…

Квартира убрана, и поздний вечер в одиночестве… Что делать ей одной теперь, когда сердце не может смириться с отказом Алексея?

Почему же он остался с женой?

Почему же Ирина, отдавая ему все, не смогла удержать его рядом с собой?

Она услышала вдруг ор сигнализации – это ее машина звала на помощь, просто выла, как сумасшедшая, потерянная собака.

Выглянув в окно, Ирина увидела, что рядом с белым «фордом» копошится какая-то старушка.

Ира побежала вниз.

Действительно старуха пыталась отколупать фару.

– Бабушка! – крикнула она подбегая. – Это моя машина!

Старушка остановилась и замерла, словно замороженная, даже согнулась еще больше.

– Я вам говорю, – Ирина подошла ближе, ей было как-то неудобно хватать за шкирку пожилого человека, поэтому она просто присела.

Платок на голове старушки был не по-летнему шерстяной.

– Фара-то вам зачем? – спросила Ира и почувствовала приторный противный запах.

Старуха молчала и не двигалась.

– Милицию вызвать? – морща лицо, Ирина дотронулась до плеча бабушки рукой, та упала сразу набок и лежала в такой же позе, что и стояла.

– Что с вами? – вскрикнула Ирина, ей совсем не хотелось решать чужие проблемы.

Но, наклонившись над старушкой, она вдруг поняла, что та не дышит, пульс на сухой, костлявой руке тоже никак не удавалось прощупать.

– Господи! – Ирина отбежала от машины. – Умерла, что ли?!

Ее стало колотить, озноб страха путал мысли и действия, и движения были суетливы.

Подскочив обратно, Ирина перевернула старушку на спину, и так, сгорбившись, с поднятыми ногами, та и осталась лежать.

– Далась тебе эта фара, бабушка! – заныла Ирина. – Что мне с тобой делать?..

Она огляделась вокруг и крикнула:

– Эй, вызовите скорую! Человеку плохо!

– Что ты там, шалава, ей сделала? – ответил чей-то голос сверху. Откуда он звучал, определить было трудно: окна, балконы, даже зеваки на балконах – в огромном доме все было стандартным, одинаковым.

– Уже вызвали! – раздался уже другой крик. – И милицию тоже!

Ира от неожиданности резко привстала и отбежала к дверям дома.

Кто-то опять крикнул:

– О, почесала-то, смотри! Убила старушку и деру дала! А мы все видели и запомнили!

Еще недавно, буквально месяц назад, она даже не обратила бы внимание ни на какую-то старуху, ни тем более на чьи-то там угрозы, но сейчас противно затряслись поджилки, сердце испуганно и неуютно затрепетало.

Тишина лестницы, и вдруг грохот лифта… У своей двери – возня с ключом… И, наконец, запах родного дома…

У окошка Ирина спряталась за занавеску и подглядывала.

Старушка лежала, вниз уже спустились какие-то люди, но «скорой» еще не было. Люди переговаривались и тыкали пальцами, как казалось Ирине, в ее окно на пятом этаже.

– Надо было просто в милицию звонить! – взвизгнула она и случайно сорвала угол занавески.

Старушка принесла ей серьезное неудобство, оправдываться Ирина не любила.

– И чего же я убежала! – психовала она. – Что я такого сделала? Надо было стоять и ждать, а то ведь не отговоришься! Дрянь какая!!! Моя ведь машина!

Приехала милиция, постояли, порасспрашивали очевидцев. Осмотрев старуху, стали закидывать головы в сторону Ирининого окна.

Она тяжело дышала, нужно было опять спускаться, объясняться и дрожать. Голос был не свой. Прежнее спокойствие, уверенность в себе умчались, а рядом не было никого, кто бы мог хоть что-то объяснить. И оказалось, что обыкновенный человеческий страх, да и глупость тоже, существуют. Оставалось плакать.

Входная дверь залилась веселеньким звоночком.

Один из милиционеров, ехидно вздернув верхнюю губу, демонстрировал превосходство власти. Он был молод и розовощек.

– Я войду? – спросил он и зашел в прихожую. – Свидетели все видели, но надо поговорить, положено.

– Я ничего не понимаю, – прошептала Ирина. – Я не сделала ничего плохого.

– Все так говорят! – милиционер многозначительно моргнул и заглянул в комнату. – Человек старый, можно было и без рукоприкладства. Тем более вы все-таки женщина.

– Я ее не трогала, – тихо сказала Ира.

– Ну да, вы на нее просто дунули! – милиционер иронизировал. – Тебе что, фары жалко? Руками машешь!

Он прошел и сел в зеленое кресло, испачкав весь ковер песком с ботинок.

Пришлось рассказывать: кто она, где работает, откуда машина, и объяснять, что произошло на самом деле.

– Все это ерунда, – заключил милиционер, закончив опрос. – Живете, господа фирмачи, так, будто остальные люди для вас – что тараканы на кухне. Помедленней бы надо…

– Но я же ничего не сделала! – упрямо вскрикнула Ирина.

– Я не о том, – продолжил милиционер. – Зачем вообще сверкать деньгами? Людям же обидно… А машину надо на платную стоянку поставить, а не разборками с бомжами заниматься… Вот у тебя есть что пожрать! А у нее?

Он встал, тоскливо посмотрел на золотые кольца, которыми унизаны пальца Ирины, прошел в коридор, открыл дверь и, обернувшись, добавил:

– Вот потому ты одна и живешь!

Милиционер вышел, а Ира вернулась к окну и увидела, что уже приехала скорая, и врачи мелькали белыми халатами в наступающих сумерках.

Вскоре милиция уехала на своей машине, и только тот милиционер, что допрашивал ее, остался стоять около умершей старухи.

Ирина машина отсвечивала диким пятном на фоне неубранного двора, странного милиционера и неживой старой воровки.

Душная узость тревоги уплывала, наконец, от Ирины. Она стояла, всматривалась в милиционера и успокаивалась.

И скользкая трепетная мысль все точнее и точнее озвучивалась в голове. То, что Алексей уходил из ее взволнованной груди все дальше и дальше, становилось для нее ясной и осознанной радостью. Ей вдруг сделалось легче оттого, что эта дикая история с ее машиной выводит, наконец, душу из нестерпимой до этого боли разлуки. Видимо, стресс вытеснил ее желания и, как бывает обычно при боли, перебросил внимание на что-то другое, на то, что вызывает меньшие муки…

Во двор въехал синий фургон и остановился на тротуаре около милиционера.

Ирина сорвалась с места, подбежала к двери и, открыв ее, припустила вниз.

Ей хотелось успеть… Ей хотелось спуститься и увидеть… Ей нужно было сказать… Нужно было выразить свое нетерпение…