Виктор Дьяков - Поле битвы (сборник)

А тогда, после оправдательного приговора, меня из части срочно перевели дослуживать в другую, ибо опасались, что родственники Алисултанова станут мне мстить. И опасались небезосновательно. Я еще не покинул батальон, а в его окрестностях появилась группа подозрительных джигитов. Конечно слухи о том, что Алисултанов принадлежал к мощному мафиозному клану, оказались неправдой. Если бы у него действительно был такой влиятельный род, он бы наверняка и в армию служить не попал. Тем не менее, законы кровной мести для них священны и они нашли и людей и деньги. Во всяком случае те, что пришли на прием к командиру батальона пытались всучить ему дипломат набитый деньгами, причем не обесценившимися в дефолт «деревянными», а «зелеными». За что? За то чтобы он выдал им информацию о том, куда меня переводят служить, и когда именно меня повезут. Командир отмахивался от этого дипломата как черт от ладана. Все это рассказал офицер, сопровождавший меня в новую часть. Он был вооружен и фактически выполнял функции не столько сопровождающего сколько охранника. Однако родственники «невинно убиенного» на этом не успокоились. Не сумев достать меня, они занялись поисками моей семьи. Тут оперативно «сработала» оповещенная из части милиция нашего города. Милиционеры предупредили моих родителей, что рано или поздно джигиты их все равно найдут. Нет, они не предлагали защиту моим отцу с матерью. И в самом деле, чем наши милиционеры лучше кондопожских, которые даже перед кинокамерой не постеснялись признаться, что элементарно боятся кавказцев. Моим родителям просто посоветовали скорее уехать как можно дальше и никому не обмолвится куда уезжают – Россия большая, есть где спрятаться. Слава Богу, родители, несмотря на крах фирмы, сумели сохранить кое какие деньги. Они продали квартиру, дачу, машину и уехали в другую область, довольно далеко от родины, никому не сказав, куда едут. Даже мне о том не давали знать до самого ноября 1999 года, когда подошел мой дембель. Только тогда в телефонном разговоре мама сообщила, где они находятся.

Так и мне пришлось ехать не на родину, где нас никто не мог защитить, а совсем в другие места. Но тех новых местах мать с отцом вновь занялись бизнесом, а я после приезда стал им помогать. В 2004 году я женился, в 2005 у меня родился сын, в 2007 – дочка. Вот такая история. У меня сейчас все в порядке, я можно сказать счастлив… почти. Что отравляет жизнь? Конечно же воспоминания и мысли о будущем. Мне бы очень не хотелось, чтобы мои дети пережили хотя бы что-то похожее на то, что досталось мне и моей маме. И еще, я очень сомневаюсь, что политика беспримерного терпения, и односторонней толерантности, которая проводится нашим правительством и принята подавляющим большинством народа, будет способствовать тому, что хотя бы наши дети и внуки станут хоть в какой-то степени ощущать себя хозяевами собственной страны.

Пятидесятые годы двадцатого столетия, кабинет директора одной из московских музыкальных школ. За столом сидит завуч школы Вера Ароновна Авербух, оставшаяся за убывшего в командировку директора, напротив преподавательница подготовительного класса Наталья Алексеевна Воскресенская. Завуч, худощавая черноволосая женщина лет сорока, упорно втолковывала, сидящей перед ней чуть более молодой, но некрасивой ширококостной учительнице, что та неправильно понимает политику Партии и Правительства в деле формирования будущих кадров советских музыкальных работников:

– Наталья Алексеевна, Попкова никак нельзя отчислять! Он же среди всех подготовишек единственный, кто происходит из чисто пролетарской семьи, а вы его выгнать собираетесь. Поймите, у нас благодаря вам получится, что в первом классе не окажется ни одного ученика из рабочих.

– Простите, но я здесь совершенно не при чём, – резко отвечала учительница, – рабочие не хотят отдавать своих детей учиться музыке, потому у меня в классе почти одни дети служащих.

– Тем более нельзя отчислять такого ребёнка. Что мы будем говорить проверяющим, что отправим наверх в сводке о социальном происхождении наших учеников!? – на вид очень искренне возмущалась завуч.

– Я не знаю… – учительница несколько растерялась, но тут же вновь заговорила твёрже. – Если его оставить, то всё равно кого-то придётся отчислить вместо него, вы же понимаете что у меня на одного человека больше чем положено.

– Ну, так что, на Попкове этом свет клином сошёлся, больше некого? Разве остальные у вас такие жуткие способности демонстрируют? – выразила удивление завуч.

– Но Вера Ароновна, с этим Попковым мы тут намучаемся, он же совершенная бестолочь, никакого развития, будто не шесть лет ему, а три года. Такого не стоит и начинать учить, – с отчаянием всплеснула руками учительница.

– Ну, это как посмотреть, стоит, или не стоит. Дайте-ка именной список вашего класса.

– Вот, пожалуйста… Только учтите, многие другие дети имеют дома музыкальные инструменты и родителей владеющих ими, а значит могущих им помочь. Многие из них знакомы с азами нотной грамоты, не говоря о том, что в свои шесть лет уже умеют читать и писать. Вот, хотя бы Илюша Завельман, он даже немного на фоно играет, или Лариса Лерман, она вообще у себя в детсаду солистка хора.

Хитрая Наталья Алексеевна специально привела в пример наиболее подготовленных в семьях шестилеток-евреев, дескать, неужто ты еврейка дашь добро, чтобы вместо этого дебила Попкова отчислили способного еврейского ребёнка. Вера Ароновна без труда распознала примитивную хитрость учительницы, но вида не подала. Только в глубине сознания у неё промелькнула злая мысль: «Ах ты тварь тупая, отродье поповское, молись своему Богу, что папашу твоего не шлёпнули в своё время и ты в детдом не попала. А то бы не здесь сидела, а где-нибудь яму под котлован рыла или полы мыла, где тебе, в общем-то, и место. А так, ишь, сучка, воспользовалась, что стали перетрясать штаты учителей музыкальных школ, когда с космополитами боролись, на предмет засилья евреев, вот и пришлась ты поповна бездарная ко двору.» Однако вслух Вера Ароновна сказала совсем другое, с улыбкой на лице и отческой заботливостью в голосе:

– Ну что вы Наталья Алексеевна, я же не имею в виду детей с хорошей домашней подготовкой. У вас ведь есть и такие, от которых можно безболезненно освободиться и оставить в классе Володю Попкова. Поймите, нам просто необходимо иметь учеников из рабочих семей. Вот, смотрите по списку. Например, Митрофанов, или вот девочка эта, Стрельникова. Я их помню по прослушиванию. Думаю кого-то из них вполне можно отчислить.

– Митрофанов?… Нет-нет… Вы, наверное, забыли, у него же отец в райисполкоме работает, хоть и небольшой начальник, но всё-таки, – с некоторой дрожью в голосе возразила учительница.