Гарри Беар - Создатель

– Он что, пьяный был? – пришедший в себя Заревич обратился к студентам. Те неохотно заглохли. – Я вас спрашиваю?

– Он не был пьян! – заверил его Чумкин. – Он враг страны и народа…

– Да, Чумкин? А кто староста его группы?

– Видите, Оподельдок… – Люсиль встала и начала объясняться.

– Та, что я вижу! – ожил Заревич. – И это есть верная младокрасоловка Доберманова! Девушка, которую я всегда ставил в пример. И это она…

– Я же только староста! – защищалась Люсиль. – И потом, этот…

– Молчать! – взвыл опущенный профессор, вспомнив былую эпоху, когда свободолюбивых студентов можно было легко пересаживать с университетских скамей на несколько иные… Ту эпоху, которая и сделала из глуповатого мальчишки из соседнего поселка Нижние Портки известного и заслуженного в пределах Пронской губернии человека… Ту эпоху, которая уже уходила, но еще цеплялась такими погаными, как Оподельдок, корешками… – Ты, Доберманова, распустила свою группу, вот что!

– Он болен! – вдруг ляпнул с места хитроумный Лассаль. – Я вчера Наркизова в поликлинике видел.

– Не волнуйтесь, Оподельдок Иваныч! У Гарри не все дома, – добавила Шерстова. Многие студенты повернулись к ней, чтоб лишний раз взглянуть на красавицу третьего курса.

– Да? – смилостивился вдруг Заревич. – Ладно уж, Вашу мать… Но Якову Васильевичу я доложу. И вы, Доберманова, напишите… что-нибудь!

– Мы лекцию слушать хотим, – вякнул с места редактор студенческого журнала "Рыжий пар", прозаик Виктор Плиев, которому часто приходилось мирить интересы морданистов, пачкавших своими творениями страницы университетского журнала, с мнением университетского Начальства, которое не всегда одобряла всякие там "манифесты свободного духа" и стишата в духе Ронсара и раннего Маяковского. – Лекцию, Оподельдок Иваныч!

– Лекцию! – Заревичу, впрочем, стало приятно. – Лекцию вам, сукиным…

Конец первой полпары получился скомканным. Вместо разговора о прибаутках, которые Заревич за лето успел выведать у народа, Оподельдок ударился в рассуждения о былых годах Большого Пути роскомресповского плебса. Студенты слушали с видом некоторой оппозиции, но в принципе им было все "сугубо фиолетово" (Плиев). Прогремевший звонок не дал Заревичу досказать свою мысль о главном… Студенты потянулись курить, а девчата, ясен бубен, остались перемалывать произошедшее.

Весть о выходке Наркизова разлетелась по Юнику моментально, сказалось и поэтическое вдохновение поэта Фавна Подзипы. Декан Титоренко лично бегал по коридору в поисках создателя, но успеха не имел… Вместе с Наркизовым куда-то пропали Шут с Мочей. Закончилось еще полпары. Оголодавшие успели пообедать в юниковской столовой, славящейся своей скверной пищей и относительной дешевизной: студентка Дудышкина даже уверяла, что поела как-то здесь "по полному" на 17 копеек. Известие, впрочем, недостаточно проверенное. Подходило время третьей пары, в группе ФЛ-325 это была практика по русской литературе 19 века, преподавателя Тууса В.В.

Когда представителя группы подошли аудитории 309, где и должна была состояться означенная практика, они узрели нечто невообразимое. Ничуть не напуганный произошедшим Гарри стоял, облокотившись о дверь, и бойко разговаривал с Виктором Владимировичем Туусом. При этом и следа почтения студента к преподавателю не наблюдалось!

– Ты, Витек, не говори так, не надо… – бодро увещевал молодого ассистента с черной шевелюрой длинных волос и с черненькими же усиками Наркизов. – Если уж на то пошло, Чехов не был уже таким… – Заметив одногруппников, Гарри остановился. – А вот, кстати, и моя группка!

Факфиловцы не знали, что и сказать. Мало того, что они были знакомы с Туусом не первый год (несколько месяцев Виктор Владимыч даже был их куратором), но они и охотно слушали его любопытные лекции и весьма уважали за внешний облик европейца… Неженатый и перспективный Туус особенное впечатление производил на девушек ФЛ-325, а его отношения с одной из студенток группы даже стали в свое время причиной освобождения Виктора от обязанностей куратора и тихого скандала на кафедре литературы, который впрочем завершился благополучно. Всего этого Гарри знать не мог, так как с Туусом познакомился десять минут назад и принял его за студента-второкурсника, вернувшегося с какой-то скучной научной конференции с участием «старых филопердунов». Как не пытался Туус снять эту ситуацию с нарушением иерархии, у него ничего не выходило. И такой конфуз…

– Здрасте, Виктор Владимыч! – ляпнула Доберманова, ошарашенно смотря на Наркизова.

– Здравствуйте, Люся, – кивнул ей Туус.

– Ты че, Люсиль, это ж Витя– студент! – удивился обращению создатель. Девушки группы шумно загудели.

– Я, это, товарищ Гарри… – Туус покраснел и поставил себя в еще более глупое положение. – Я, эээ, демократия и все такое, но…

– Виктор… – Шерстова сделала паузу, – Владимирович! Вы имели несчастье узнать главного хама курса – Наркизова…

– А ты, девочка, не хами! – поморщился Гарри. – Почему хама?

– Вы наглец, Наркизов! – подбавила и Люсиль. – Группу позорите своими выходками, вот! Мне за вас от Заревича так попало…

– По какому месту, Люсиль? – улыбнулся создатель.

– Обурел в корягу! – староста часто употребляла в своей речи это выражение. – Вы, Виктор Владимыч…

– Я пойду… – Туус пытался пролезть из аудитории в коридор, но вход ему загораживал Наркизов. – Пустите!

– Так это ты Туус! – рассмеялся понявший все Гарри. – Так чего молчал-то? Ай да Витька, ай да…

– Я вам не Витька! – вдруг проорал Туус и вырвался-таки из кабинета.

Вместе со звонком морально побитый преподаватель пропал в недрах университетского коридора. Студенты, с опаской посматривая на Гарри, проникли в аудиторию и стали рассаживаться. Лассаль подошел с создателю и что-то зашептал ему. Невнимательно выслушав Славика, Гарри прошел в конец кабинета и плюхнулся на стул рядом с сидевшей Шерстовой, синеокой и белокурой девушкой, всегда модно и чинно одетой. Лена хотела вскочить и пересесть, но, подумав, почему-то осталась на месте. Гарри подмигнул ей и попытался прижаться. Шерстова отодвинулась и сделала вид, что смотрит на часы, показав в то же время Наркизову свои длинные хрупкие кисти рук. Вошел запыхавшийся Туус, все одногруппники, за исключением Гарри и Лассаля, встали. Преподаватель посадил их и начал занятие.

Сделав несколько реверансов в сторону демократизации отношений студентов с преподавателями, Туус с места в карьер объявил тему занятия и зашпарил заученными фразами о проблеме цитаты в художественном тексте. Причем слово "текст", само по себе довольно безобидное, выговаривалось Туу-сом с каким-то сладострастным придыханием, приобретая некий "заграничный" оттенок. Обвинив всех соцреалистов в плагиате поголовно, преподаватель перешел к русской классике. Сославшись на "лучшего знатока русской литературы еврея, именно еврея, господа студенты, Юрия Толмана, Виктор сделал несколько сомнительное заявление, что вся русская классика – слабое подобие классики мировой, а вся литература конца 19 века – слабое подобие ее же, но начала столетия.