Гарри Беар - Создатель

– Угу, – промычал Гарри и поцеловал Шерстову в волосы. – Чиста, как белый снег зимой…

– Ты странный, Гарри, – Лена приблизила к нему лицо настолько, что не поцеловать было бы оскорблением.

– А ты меня точно любишь? – строго спросил ее создатель.

– Ты же сам видишь, – отрешенно сказала Леночка. – Что спрашивать?

– Не очень и вижу! – Гарри смял ее светлые волосы. – Я ведь от многих женщин слышал признания, почти все забыли меня…

– От многих? – Шерстова сжала губы. – Это можно было не говорить…

– И потом, – Гарри улыбнулся. – Я себе не вполне принадлежу, и я не люблю делиться!

– С кем делиться? – влюбленная Шерстова почувствовала себя как-то нелепо. – Поясни, что…

– С Кобелем, например, – создатель гадко хихикнул. – А, может, даже и с Туусом… Много что говорят про тебя!

– Что! – Шерстова спрыгнула с перил на холодный цементный пол. – Ну и черт с тобой! Дурак ты… – И девушка, отпахнув дверь, скрылась за ней. Создатель вытянул из пачки сигарету и закурил.

Через пару минут дверь отпахнулась, и перед создателем предстал судия в лице Власа Кобелькова с разъяренной физиономией. Поэт-морданист подскочил к Гарри почти вплотную и дерзко уставился на него. Наркизов, чувствуя подступающий восторг, демонстративно стряхнул пепел на фирменные брючки псевдо-Колчака. Влас проворно выхватил у создателя окурок и попробовал залепить им в лицо Наркизову. Гарри отшвырнул поэта в сторону и со всего маху треснул кулаком по перилам: те взвыли.

– Тебе, сука, чего от нее надо! Она давно моя, и катись отсюда подальше… – выдал поэт сомнительную тираду.

– От кого надо? – спросил Гарри, не теряя хладнокровия.

– От члена моего! – взбесился Кобельков. – Понял?

– Ты, пес, будь осторожней с выражениями! – резко сказал Гарри. – Понял?

– Ах ты, сучара блудливый! – Влас просто рвался в драку.

– Не ори, а то в морду дам, – Гарри нарочно сдерживал себя. – А морда у тебя не казенная, ась?

– Смотри-ка сюда! – Влас показал Наркизову ладонь правой руки и, пока тот следил за ней, нанес ему хороший удар в лицо с левой.

Гарри покачнулся, и прежде чем он пришел в себя, еще два мощных удара Власа обрушились на него. Создатель упал на одно колено и стал собираться. Влас, посещавший в свое время боксерскую секцию, был уверен, что дуэль окончена, и гордо пошел восвояси. Гарри быстро распрямился и боковым ударом в голову достал Кобелькова. Затем он бросился к поэту… и чем бы все закончилось, было неизвестно! Но Власа спасли друзья… Витя Плиев, давно следивший сквозь щелку двери за развитием событий, с криком кинулся на помощь собрату. Хотя его первый наскок на создателя завершился прямым встречным и разбитым носом, он продолжил возню, пытаясь ухватить Гарри за правую руку. Услышав шум и брань, поэты, киники и рокеры подтянулись к месту сражения. Девицы громко визжали, в душе радуясь возникшему скандалу, несколько скрасившему обыденность вечера. На площадку уже стали выглядывать соседи Кобелькова по лестничной клетке.

Создатель раздавал уже удары направо и налево, но и ему сильно перепадало. Почувствовав, что их много, а он один, кобельковские гости наседали на Гарри, как стая гиен на раненого тигра. Буквально в первую минуту на Гарри обрушилась уйма ударов, но он умело уходил от них или блокировал, в свою очередь угощая противников пинками и ударами. Поняв, что имеют дело с сильным противником, некоторые мордобойцы начали степенно отползать. Витя Плиев, получив в схватке еще один хороший удар промеж ног, по-быстрому слинял и заперся в ванной комнате. Влас также не стал искушать судьбу, спасшись тихим отходом от эпицентра схватки, и руководивший теперь сражением издали. Еще более пьяный Брюхенфильд стоял в дверях и орал, что споры не разрешаются кулаками, но восстанавливать справедливость сам не спешил. Наконец, подлетевший Женя Шутягин с несвойственной ему лихостью распинал нескольких рокеров и добрался до создателя.

Вдвоем круговцы заняли оборону и даже начали даже теснить напавшую свору. Впрочем, несколько побитых рокеров и киников никак не хотели сдаваться, а студент Хамин даже пытался пустить в ход ножку стола, но был жестоко наказан за это точным ударом снизу. Выплюнув на пол два выбитых зуба, Стасик, однако, продолжил битву. Лицо Шутягина украшали уже два синяка, из разбитой губы текла кровь… Сам Наркизов чувствовал, что уже почти изнемогает от ударов. В это время в дело вмешались наконец-то орущие девицы и соседи, кричавшие, что, если это не прекратится, они вызовут ментуриан. Кобельков тут же стал уговаривать гостей угомониться, понимая, что проблемы будут у него, а вовсе не у его недругов. Драка, таким образом, сама сошла на нет.

Шерстова с испачканным помадой лицом и в слезах, подлетела к Наркизову, но он злобно оттолкнул ее. Хотя Гарри и был в душе доволен разрешившимся скандалом, но сам он был прилично побит… Быстро надев куртку, создатель, растолкав каких-то ротозеев, выскочил за дверь негостеприимной квартиры. За ним быстро ушел и Шутягин, не простившись с приятелями, так подло его предавшими. Протрезвевшая Юля, частично соблазненная создателем и совершенно не замеченная им во время битвы, разревелась в прихожей, когда ей объяснили причину скандала. Потом она вдруг начала выражать свои девичьи претензии Ане Васильчиковой, попутав все и вся.

Разобиженный Кобельков, убедившись, что создатель убрался восвояси, разорался и потребовал сатисфакции: хрен знает от кого. Растишкина начала приставать с вопросами к Шерстовой, но Лена послала ее так далеко, что поэтесса сильно покраснела… Один лишь Брюхенфильд, принявший за вечер все 500 граммов коньяка, литр пива и 300 граммов какой-то жидкости, оставленной на столе без присмотра, благодушествовал и говорил, что вечер удался сегодня, как никогда. Затем, без перехода, он громко завыл песню: «Шумел камыш, деревья гнулись…». Кобельков мягко попросил его угомониться и не травить душу.

Гарри летел с верным Шутом по ночному Городу и клял матом всех современных поэтов, начиная с гнусного Гангнуса. Шутягин пробовал оправдывать их, но скоро приткнулся, потому что сильно потрепанный создатель уж очень грозно поглядел на него. Попутно Наркизов обругал весь Город, университет, студентов, рокеров и местных бабёшек, создающих всем проблемы… Закончил он филиппикой против бездельников из Круга, которых, слава Богу, на вечеринке якобы не было.

– Один-то, кроме меня, был, – прервал выступление Шутягин.

– Кто, этот подлый Маэстрин?

– Самсон сразу убежал, как ты пришел…

– Ну, так кто же?

– Лассаль! – сказал Евгений. – Он пришел, когда ты танцевал с Шерстовой.

– Вот так и пришел, – Гарри облизал разбитые губы. – И не помог нам?