Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник)

Сегодня над городом висит тяжелый туман. Изо рта идет такого же цвета теплый пар, и, когда человек курит, непонятно, чего он выдыхает больше, дыма или пара. Бывает так, что человек, с которым разговариваешь, подходит слишком близкое дышит тебе в лицо.

Или спешишь куда-нибудь, и вдруг идет навстречу старый знакомый, с которым встречаешься раз в пять лет. Начинаешь жаться к стене или прятаться за колонну. Но это, как правило, не помогает – попадаешься как кур в ощип. И летят из тебя перышки, и переминаешься ты с ноги на ногу, пытаясь вставить: «Ладно, давай, удачи тебе!» Никому, буквально никому нет до тебя дела, никому не интересно, хочется ли тебе слушать эти идиотские россказни или нет. Делают с тобой, что хотят, а потом еще недовольны, мол, не так смотришь, не то говоришь. Пренебрегают твоими личными интересами почем зря, а сами считают себя страдающими интеллектуалами, погибающими в набитом лохами мире.

Я бегу в кассу. Мне нужно купить билет, цена которого многим покажется просто фантастической. Вам дорого, а мне так в самый раз.

Некрасивая получилась история.

Просто она каждый раз думает, что если сделала что-нибудь хорошее, значит, у нее больше прав. Позволяет себе лишнее. Она считает, если у нее день рождения, то все должны по струночке ходить. Я терплю сначала, но потом обязательно срываюсь. Как рыба с крючка, к досаде проторчавшего полдня на берегу рыболова-спортсмена. Так и она.

Пестрые занавески, кашель. Сколько же разного кашля зимой?! В троллейбусе или метро, на концерте или в очереди начинает всегда какой-нибудь астматик, и все потом подхватывают и мощным хором допевают до конца эту изумительную песню песен.

У теплой весенней грязи, блаженно распахнувшей свои объятия под ласковым, не слишком жарким солнышком, какой-то особенный пряный аромат. Астеники выползают погреться, и ты, хлюпая ногами по лужам, смущаешься от этого чмоканья и бульканья, отдаленно напоминающего громкие родственные поцелуи.

Сонные и одутловатые флегматики, и думать забывшие о любовных усладах, об устах чаровницы и ее круглых ляжках, совсем не похожи на бледно-зеленых, с мешками под глазами юношей и девушек, недосыпающих и недоедающих, истощающих свое тело страстью, а душу безумием.

Когда ты просто так ходишь без дела и поглядываешь на бурлящую и испаряющуюся вокруг жизнь, чувствуешь себя эдакой застекленной витриной, рыбкой в аквариуме, которую по большому счету ничего не волнует, лишь бы была свежей вода да ракушки сверкали понарядней.

Подозрения дают пищу огромным по размерам мыслям, гигантским замыслам, похожим на готику, с грифонами и химерами, настороженно заглядывающими тебе в душу. Что, страшно? Нам, кому всегда есть о чем пожалеть и в чем раскаяться, иногда ужасно хочется выговориться перед этим высохшим драконом, стоящим на задних лапах.

Вечером пришли сестры, и девочки шумно болтали и смеялись своими чуть резковатыми молодыми голосами. Одна из них пересказывала забавную историю из жизни старшего поколения, другая, раскатывая по столу хлебный катышек, все время подшучивала над рассказом и поглядывала на уснувшую в углу бабушку.

– Ей девяносто два, так что ничему не удивляйтесь.

Мы ели варенье и пили чай с клубничным тортом, и у одной из сестер после того, как мы закончили пить чай, осталась на тарелке ложка с маленьким отломанным кусочком.

Меня ужасно позабавил рассказ о проделках одного старого мракобеса, какие все-таки иногда бывают удивительные эти старческие причуды, никогда не поверю, что они это делают всерьез. Мы хоть и долго прощались, но ушли именно тогда, когда положено всякому понимающему в приличиях гостю.

Я не верю ни одному твоему слову, это все выдумки. А если так, то можешь не продолжать. Если хочешь, могу дорассказать за тебя.

Если серьезно, то я никогда бы этого не говорил. Произносишь неотчетливо, как бы цитируя, работаешь под несмелого школяра, еще не дозревшего до самостоятельных суждений. И удивительно часто именно эти ключевые слова распахивают перед тобой души людей, такие разные, скукожившиеся и растянутые, разношенные и протертые до дыр. Они распахиваются разом, ударяя тебя наотмашь своими скрипучими дверцами.

– Жмот. Никогда сам не поделишься. Все только I силой, силой…

– Я не жмот. Но оправдываться не буду.

– Трус.

– Пускай…

Целый месяц ни света, ни звука, ни помарки.

Эти прокуренные неопрятные блондинки с облезлым розовым лаком на ногтях такой имеют ободранный вид, что смотреть не хочется. Все время бегают курить с каким-нибудь мужичком в горчичной безрукавке, клетчатой сиреневой рубашке и дырявых ботинках.

Поскрипывают половицы под прибитым сверху линолеумом, сияют желтые пластиковые столы. Около каждого выключателя или розетки черный масляный ободок.

Грязь.

– Ну как твои-то?

– Да вот мой в отпуск собрался, а я ему и говорю…

– Правильно, хватит тебе давать на себе ездить!

Как хорошо быть этим чудесным латиноамериканским напитком, который теперь все любят пить по утрам. Захотел – закипел, поднялся, вспенился – и убежал.

Удивительно все-таки, как же долго живут злые люди!

И ничто их не берет, ни несчастный случай, ни болезнь… Превращаются они в таких сухоньких старичков и старушек, чистеньких, мягоньких, которые часто испускают желтые умиленные слезинки, глядя на девочек с бантами и мальчиков в шортиках. Они бережно скользят по поверхности опустошенных ими же морей и радуются, как дети, когда узнают, что очередной вражеский корабль пошел ко дну. Пошел сам, да еще так стремительно, что окружающие и руками всплеснуть не успели…

День, начавшийся сдобной булочкой, чах и черствел и под конец превратился в черный сухарь, который ворона долго пыталась размочить в луже.

– Еще мгновение, и ты все узнаешь. Потерпи, не залезай в конец!

И ты, похрустывая руками, все ерзаешь и ерзаешь, и никак эта последняя страница не наступает.

Скрип тормозов – мгновенная реакция. Как будто упал и оказывается перед твоими глазами гигантских размеров муравей. Блестящий, черно-коричневый, весь такой ладненький – не придерешься, просто типичная школьница-отличница с двумя тугими косичками. Останавливаться не надо. Бежишь и беги. Ты думаешь, если что, смог бы убежать? Никогда! Если бежишь, значит, все в порядке. Беги хорошо, беги ритмично, беги так, чтобы потом можно было подумать: убежал.

Не выношу, когда плачут, и эта полноватая дама, присевшая на край стула, обнаженная, с веером в руках, или эта, рассматривающая себя в зеркальце, или другая, играющая на фортепиано, опьяняют меня своим спокойствием и обаянием, и никто не помешает нам бесконечно смотреть друг другу в глаза. Мальчик на зеленой лужайке кормит петуха, ветерок пригибает травы, и на столе, на аккуратной белой салфетке, лежит перевязанный ленточкой букет фиалок.