Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

И возьми да случись в этот день у Ильи открытый урок. И Директор на нем, а как же, присутствовал, сидя настороже в углу на перевернутом грязном ящике из-под клубней и посверкивая грозно из-под нависших бровей. Он явился, насупясь, в тулупе, расселся, распатуахался, поставил рядом с собой на пол злобного божка Васьвася — сам его из елового полена выстругал — все кругом этого истукана боялись, он ловил врасплох, скрипел рассохло, а Директор послушно трактовал по-своему — сечет предмет! — бушевал, в шубы зашивал и под лед спускал — и поди возрази! — воззрился на Илью и махнул разрешающе бородой: «Изыди с богом!»

— Открытый урок православной тригонометрии, — робко начал Илья. — Теорема о существовании множественности божеств.

Он повернулся лицом к доске — только бы никого не видеть — слюнявые тупо пялящиеся прыщавые рыльца с острыми ушами и одинаковыми маленькими злобными глазками вблизи переносицы, жующие страницу задачника, чтоб плюнуть в училу из трубочки — и принялся долго писать мелом, то вставая на цыпочки, то клоня спину, старательно стирая тряпкой, тихо проговаривая «шем», «шем штрих»… Истинность Выводимости… Проволакивал время! Директор молчал, только посвистывал. И нашло на Илью под влиянием найденной книги блаженное затмение, и в своем доказательстве ввел он сдуру и вывел в уголке «Эн Минус Один». Ляпнул! Не в ту Великую Степь!

Директор аж взвился с ящика, лишай у него на щеке налился багрово, а истукан в ногах затрещал негодующе. Штука в том, что Директор этого самого Одина оченно любил и всегда за куличами в учительской умиленно рассказывал, как приплыл госп. Один и жена его Однова — живьем! — на ладье издаля, из края скал и льда, где шлем двурог, а меч двуручен, совершил, значит, рокировочку по руслу пересохшему и утешил с дружиною призвавшие его племена дедов-орусов, пешек наших пошехонных, ну, приволок дары — Путята с мечом, Добрыня с огнем — меря чудь шагами исполина! Вот как Илья непростительно оплошал…

— Эн минус Один?! — орал Директор. — Энто ты совсем озверел, ошалев, агнонизируя?! Алеф-бет высунул?! Да как только твой язык оглашонный извернулся погано минуть родимого?! Энти, значит, есть — жи, ши, а Один — брысь?! Нешто у Локи выучился глумливо?! Валгалу на гаскалу?! Как ихний Единый (а пихто ее видел, единицу ту!), на нуль деленный, так ино вдесятером пляшут, все смаглявые — най-ну, най-ну! как шестого-то сивана шкуру сняли со Ивана! — а как у добрых людей Один, так в минус его, солнцеликого! В расход! В кредит! Плюсуй, сребростяжатель! Да он еще вдобавок, подучитель нечистый, ча, ща, заместо плюса значок перпендикуляра ставит! Крест не дорисовывает! Обратите, дети, внимание — ерусово бесование, «желтая оспа», воспетая! Как же, шадровитый анчингис, Осип Осипыч Давидов! Сжевал Спасителя — опа, и выплюнул! Да мы тебя, приплюснутого, потустороннего — под монастырь! И желтков добавим! Щас указ… вот перо воткну… беспощадно… Очистить гимназию!

В класс тотчас ввалились учительские тетки — под дверью подслушивали — за ними трудовик дядя Кондрат, размахивая молотком, за ним еще какие-то орясины в черных рясах и с пиками — а это, чтоб придать отваги, вызвали подмогу, монастырских мясников-патрульных — и все они топали ногами, орали и голосили. Директор распинался громче прочих:

— Мы тут тебе исай фомича заправлять не позволим! Ишь, процентщик, — устроил из урочища займище! Знаем мы эти школы комментаторов — тосафот досааф! То бишь ешибот! Дети не учатся… Загрызу! Заморю в затворе, беовульфом клянусь!

Соратники-шкрабы ревели дурными голосами:

— На школьный двор его, колдуна, — и колесовать!

— Да кол ему в табель!

— Колись, ересюга! Сколеский советник!

— Кольный день — боя с ним! Околеешь!

— Замерзшим калом забросать!

— И костерок вокруг… Развейтесь, вейсманы!

— Взять за одну ножку и бросить — затрещит!

— Искрится сало, брызжет смола!

— Пищит, что Аз — последняя буква в алфавите! Выворотень!

— Фела ему с молитовкой!

— Статошное ли дело — в аксиоматику обитаемости божьих миров не верит… Ихним хитрым предлогом «эт» размахивает — мол, создал это небо и эту землю… Искаженья!

— Зато на счету чертова дюжина принципов веры Рамбама — без бинома понятно, что за фрукт! — а Один им по барабану…

— В рот ему кило гвоздей, теософу! Муж Лжи!

— Маслом его из лампадки — навнутрь!

— Мало поможет… Завзятый волхит-чернокнижник!

— Засланец потому как! Жи же!

Подталкивая пиками, стараясь ущипнуть, плюнуть да попасть, Илью прогнали коридором и выпихнули на крыльцо. Там уже вывесили на гвозде приказ по гимназии (давно он у них, видимо, был заготовлен, только ждали, а может, просто не было гвоздя): «Сего дня… штоб ноги его духу тут…» Печать треугольная — пирамидка печальная. Крестик вместо подписи. Столкнули в снег. Тулуп не отдали. Нашлась старенькая гимназическая шинелька, прожженная в нескольких местах, с рваными отверстиями на спине, наскоро заштопанными. Узелок с книжками позволили забрать — помни, неправедный, нашу доброту! Когда робко уходил понуро со двора, юдко волок ноги, испуганно подрагивая спиной, Директор со свитой высыпали за ворота, гоготали и показывали пальцем.

— Секанс-хусеканс, — счастливо вопил Директор и махал крест-накрест уволоченным из металлолома ржавым ятаганом. — Тангенс-кутакангенс!

И его лесостепная харя выдавала ордынские косые скулы окияна.

— Слышь, лишний! Господин Лямед-Шин! — издевательски завывала вслед челядь. — Ты, жи, иди на коленях к иконам — мышь под стекло пускать! Ты ж это дело любишь, ушк-юшк! Проси морошки! Простим! Пусть не совсем, но скощуха тебе ломится… А не крысятничай…

— Девок наверняка портил по сусекам, селадон, животное, — оживленно объяснял Директор окружающим, в обнимку навеселе возвращаясь в освобожденную школу. — Шемахахаль! Да, да, та еще птица Додон! Кэрролл Кэрролл! — Директор радостно каркал и крутил головой. — Нырял в нору, как крот Дждж! Прорывал ходы, белокрол, дефлорировал! Га-га, пестрые песцы ассоциаций, гм-гм… Оне вовне хошевят, мол, Директор — деревня, село, прол, протоколы по слогам, Звездный Воз ему дорогу оглоблями кажет… А мы не прост! Мы сами кого хошь в углу зажмем подушкой… Сила Господня с нами, снами научен я, снами!

«О, девы пятнадцати зим отроду! — вздыхал Илья, сутуло убредая. — Румянец смущения, ямочки, топор в рюкзачке — да как же без топора нонече и ходить! — метнет и привет. Будто сама малышка Мавет косою заметает… Та же Лиза Воробьева — как Ратмир частенько повторял: «Если вы сомневаетесь, что она гимназистка, она к вам может с книжками придти». Так я полюбил читать… Шуточка. Подросла, небось, видоизменилась, вымахала, бабелина…»