Марина Болдова - Память (Братья)

Что же в больнице произошло? Почему сорвалось? Хлористый калий она в систему без проблем ввела, хоть и медик она до конца не состоявшийся. Он ничего заметить не мог, спал крепко. А сон плавно должен был перейти в…Может быть, эта тетка догадалась, когда вошла? Что она – ясновидящая что ли? Тогда почему он жив? И опять ничего не получилось! Теперь он очухается и достанется той сопливой девчонке. Она бы сделала еще одну попытку и еще одну, если бы понадобилось! Но ей помешали. И кто? Мамочка. Черт ее дернул уборку затеять в ее комнате! Сто лет не заходила, а тут приспичило. Хотя она, Лера, сама виновата, нужно было пистолет отцу в ящик положить. Ну, забыла! Забросила подальше под кровать и забыла.

Когда она поняла, что мать нашла оружие, запаниковала сразу. Дома матери не было. Значит, уже куда – то побежала за советом. Куда она может ломануться? Только к зятьку любимому. А если мать уже знала, что в того стреляли? Они же перезваниваются регулярно! Тогда связать все в единый узел не проблема. Что они делать будут? Мать с ее честностью и ее, Лерин, бывший муж? Совсем некстати, мент! Вот тогда она и испугалась по – настоящему. Схватила паспорт, вещи кой – какие, деньги, – и вон из квартиры. На автобусе до Московского шоссе доехала, а там в первый попавшийся трейлер с иногородними номерами села. Азеры эти, уроды, обманули. Обещали довести до Уфы, а сами отодрали по полной, водкой напоили и выкинули на обочину. Деньги и мобильник отобрали. Хорошо, паспорт оставили.

Ей все труднее было идти по мелкому гравию. Тонкие подошвы спортивных тапок не защищали от острых камней. К тому же ободранные коленки саднило все ощутимее. Лера начала прихрамывать. "Нужно попытаться поймать машину. Думаю, от города я уехала не так далеко. Две ночи стояли в поле. Доеду до дома, дождусь во дворе отца. Он придумает что – нибудь", – спасительная мысль придала ей сил. Лера остановилась и подняла руку. Вдруг на ее глазах, как в кинофильме стала разворачиваться картина: по правой полосе двигался небольшой автомобильчик, в народе называемый "выкидыш ВАЗа". Он уже начал притормаживать, приветливо мигая правой фарой. Лера не успела порадоваться, как вдруг машинка, словно подгоняемая кем – то, боком рванула прямо к ней. Лера успела заметить только, что вплотную за народным автомобилем на нее движется огромный автобус. За окном кабины белело перекошенное ужасом лицо водителя. Последнее, что она услышала – лязг покореженного металла.

«И на фига мне все это сплющилось!», – таким заковыристо дурацкими фразами Березин изъяснялся в последнее время все чаще и чаще. Оказывается, коверкать русский язык прикольно, как он узнал от своей последней подружки – учительницы литературы! Вот такие учителя учат наших деток. Как хорошо, что он холост и бездетен. А то б извелся весь, пытаясь отыскать для отпрыска приличного педагога. Пожила она, учительница, с ним всего ничего, а, поди же ты – заразился он от нее этим «прикольным» языком. Хорошо, что матом, как она, не научился ругаться. А вот это пригодилось бы. Нет сил больше общаться со строителями. Вот и сейчас, кроме как этого ругательства, он не смог ничего из себя выдавить. Прораб, усмехнувшись, похлопал его по плечу: «Ты б, Сергеич, водочки с нами дерябнул, глядишь, дело – то и скорее пошло!». Не мог он «дерябнуть», хоть убей. И не потому, что пить с пролетариатом не по чину. Некогда ему, да и бесполезно все это. Если уж лентяи они, так после попойки еще больше на шею сядут. Поэтому, скинув лапищу прораба со своего плеча, решил: завтра же погонит их в шею, наймет армян. Дороже, но дело того стоит – и спецы классные, и не пьют, и матом не ругаются. Ему бы корпус побыстрее сдать, тогда и…

Останется, так сказать, его след в истории Городской больницы. Глядишь, после его смерти назовут этот корпус "имени Березина".

Березин вошел в приемное отделение. "Так, санитарка вконец обленилась. Еще и за этим я должен следить?"

– Где поломойка? – гаркнул он во все горло. Когда он бывал раздражен, названий не выбирал.

Вокруг тут же забегали, замелькала швабра, каталку, брошенную посреди холла, откатили к стене. Березин, походя, показал кулак сестре – хозяйке, робко высунувшей голову из бельевой.

В его приемной на первый взгляд никого не было.

– Есть кто живой? – ехидно спросил он.

– Ой, Владимир Сергеевич, вы вернулись, – Светик, дочка заведующей гинекологическим отделением Алевтины Петровны Ващенко, которую мама пристроила к нему в секретари, вылезала из – под стола.

– Что потеряла?

– Ничего, – почему – то смутилась Светик.

– Не ври начальству. Не поймет.

– Кто не поймет? – окончательно стушевалась девушка.

– Начальство, вот кто, – недовольно пробухтел Березин. "И чего я взъелся на малышку? Какая мне, на фиг, разница, что она делала под столом?" – Березин потянул на себя ручку двери своего кабинета.

– Владимир Сергеевич. К вам заходила Елена Владимировна Соколова, – вспомнила Светик о своих обязанностях.

– Когда?

– В двенадцать двадцать три, – заглянула Света в свои записи. Это качество его секретарши доводило Березина до бешенства. Вроде бы ничего плохого в такой точности не было, но Березин считал, что его приемная не казарма, а девушка не должна в принципе говорить на казенном языке.

– Хорошо, спасибо.

Значит, Лялька была здесь. Он так и думал, что она зайдет, когда смылся на стройку. Специально сбежал, судя по времени, за десять минут до ее появления в приемной. Вот так он ее чувствовал. Он боялся, что она и на площадку может прийти. И тогда объяснений не избежать. А он не готов. Так до последнего и дотянет. Но она не пришла, слава Богу. А вот Галина доковыляла. Усталая, раздавленная. Опять – таки по Лялькиному поручению. Но он отказался от приглашения. Как с ней говорить, если там муж будет и другие? Этот разговор должен быть особенным. Он готовился к нему… – надцать лет!

"О, Господи! Какой же я осел! Знаю Ляльку, а сам! Не приеду сегодня к ним, не простит, факт. Буду отлучен от дома навсегда. И от нее. Переведет махом в разряд добрых приятелей: это те, с кем можно трепаться о погоде и политике. Вежливый кивок при встрече, улыбка, при которой молчат глаза и холодное, отстраненное пожатие руки. Не хочу. А как же подготовка к разговору, тому самому, решающему? Хрен с ней, с подготовкой этой!" – Березин вышел в приемную.

– Света, будь добра, закажи букет.

– Елене Владимировне? Садовые ромашки?

– Да, – коротко ответил Березин. Ему не очень нравилось, что девушка, кажется, о чем – то догадывается. Не ее это дело, его личная жизнь, ох не ее!

Навесив на лицо улыбочку, казавшуюся ему самому идиотской, с букетом в почему – то дрожащей, руке, он ждал, когда ему откроют дверь. Физический дискомфорт добавила новая шелковая рубашка, купленная в воскресенье в бутике «Эгоист». Березин любил свои вещи подолгу, иногда по несколько лет, донашивая джинсы до натуральных дыр, а рубашки до состояния марлевой тряпки. Новые вещи вызывали в нем страх. Зачем он сейчас облачился в эту английскую хламиду, широко нависающую над ремнем его старых брюк, он не знал.