Марина Болдова - Шанс (Коммуналка)

Свечи догорали. Пора было заканчивать. Слова благодарности каждому члену стада были заключительным аккордом всех его проповедей. Он действительно благодарил. Вслух – за то, что пришли в Веру, закулисно – за то имущество, которое положили на алтарь этой веры. То есть ему, проповеднику.

Взгляд его остановился на темно-русых волосах молодой женщины. Он вздохнул. Печально и всепрощающе. Прощал не ее, себя. Прощал заранее, зная, что причинит ей, именно ей, невыносимую боль, которая, возможно убьет ее. Честно, он колебался. Взять, не взять ее с собой. Если бы не ребенок! Да, он любил ее. Но, через себя. Она любила так, что он не смог не принять ее любовь. Не было бы у нее сына…

Она подняла на него взгляд. И опять что-то екнуло у него в груди. Он в который раз подумал, что она уже все про него догадалась.

Люди, со светлыми улыбками на лицах, подходили к нему для прощания. Он считывал это мнимое счастье с их лиц и думал только о том, что видит их в последний раз. Глупые, глупые овцы!

Она подошла последней. Вопросительно и требовательно заглянула ему в глаза. Он кивнул на дверь, дождался, пока она закроется за щуплым стариком, и только тогда притянул ее к себе. Нежно и спокойно.

– Ты сегодня напряжена, Ольга! Что-то случилось? – он легко поглаживал ее по спине.

– Степка болеет. Высокая температура.

– Так бывает. Он же ребенок!

– Да, конечно. А я – мать.

– Ты ненормальная мать. Ты его слишком опекаешь.

– Что в этом плохого? Он растет в моей любви и под моей защитой.

– Пора тебе оторвать его от себя, Ольга! Подумай о себе. О нас, – добавил он и подумал, что все напрасно. Разговор ни к чему не приведет. Ольга давно уже сделала выбор. Просто она еще не знает, что дальше ничего не будет. Не будет его в ее жизни. Он ее оставляет.

– Это неправильно, – она вдруг вытянула руки и с силой оттолкнула его от себя.

«Опять начинается!» – раньше к ее такому быстрому перепаду настроений он относился с терпением. Теперь облегченно вздохнул, зная, что терпеть оставалось два дня. Нет, он правильно все решил. Нельзя ее брать с собой.

…Ольгу привела подруга. А сама отбыла с мужем к месту его службы. А жаль. Жаль, потому, что у нее была трехкомнатная в генеральском доме рядом с Домом офицеров…

– Оля, ты совсем меня не любишь, – немного печально произнес он.

– Нет! Ты не понимаешь! Я тебя люблю так…Ты сам учил – отдаваться чувству полностью! Мне просто страшно, страшно! Эти сны по ночам! Они меня мучат, я утром просыпаюсь больной! И всегда в них одно – я теряю. Тебя, Степку, маму и отца. То одного, то другого. А сама ощущаю сиротство. Может, ты меня бросаешь? – Ольга опять отстранилась и быстро заглянула ему в лицо.

– О чем ты? О каких снах? – насторожился вдруг он. И тут же пронзила еще одна мысль: что-то она говорит о родителях. Он был уверен, что их давно нет в живых, – Оля, твои родители живы?

– Да, – она отошла от него и отвернулась.

– Ты ничего не говорила!

– Они живут в Узбекистане. Отец военный. Мы долго не общаемся. Они даже не знают о Степке.

– Как так? – похолодел он: тринадцатая, последняя, сделка на квартиру была с Ольгой, ни о каких родственниках речь при оформлении не шла.

– Ты ничего обо мне не знаешь, Влад, – вдруг как-то очень трезво усмехнулась Ольга, – То, что отец Степки погиб – правда. Очень небольшая правда по сравнению с кучей лжи, навороченной мною для тебя. Подожди, помолчи, – она жестом остановила готовое сорваться с его губ возмущение.

– Оля! – только и успел укорить он.

– В пятнадцать лет я осталась с бабушкой один на один: отца перевели в маленький узбекский городишко. Смысла ехать туда, где даже по-русски говорили с трудом, мне, отличнице, не было. Вроде бы, когда жили все вместе: мать, отец и бабушка, я не замечала, какая она… Свое неуемное желание власти она выместила на мне. А мстила она мне за то, что долго пришлось жить с зятем. Презирая его и боясь одновременно. До меня быстро дошло, вернее, она донесла до моего сознания, что я для нее – отпрыск беспородного прапора, который охомутал генеральскую дочь, то есть мою мать. Начался ад. Запреты, наказания, пощечины. Да, бить по лицу точно и унизительно она умела! Я вмиг научилась врать, изворачиваться. Выкрала однажды ключи от квартиры и, пока старуха спала, сделала дубликаты. Деньги я таскала мастерски. Постепенно умение выжить рядом с ней превратилось в самоцель. Учиться стало некогда. Дальше по схеме: водка, наркотики. И ведь что странно: родителям она долго вещала, что у нас все хорошо. Да и я врала по телефону под одобрительный взгляд бабки. Та наивно считала, что справится с моим воспитанием сама. То, что ее внучка колется, ее старческий мозг даже не воспринимал. Хотя, как я знаю, ей говорили об этом родители моей подруги Маринки. Бабку волновало только понижение уровня успеваемости. А это, как казалось ей, педагогу с сорокалетним стажем, поправимо.

– А ты сама не понимала, куда катишься?

– Нет. Это был протест. Мне казалось, я в любой момент могу все вернуть. Если захочу…

Год прошел, как в тумане. Как мне удалось закончить его без троек, я и сейчас удивляюсь. Бабка считала это своей заслугой. Пожалуй, с этим я могу согласиться…

А летом приехали родители. Отец с ходу разобрался в ситуации, прогнал меня по врачам, психологам и … стал оформлять документы в Школу Агнессы Бауман. Продал квартиру своих родителей, как я потом узнала, чтобы оплатить учебу.

– Что за школа?

– Для таких пропащих, как я. Жесткий режим, жесткая программа обучения. Полная изоляция на два года, контакты даже с родителями запрещены. И все это за большие деньги.

– А результат?

– Отличный аттестат, три языка, разряд по теннису, плаванию. Психология, этика, домоводство, не улыбайся, этикет. Это был шанс. Я с первой попытки поступила в МГУ. Но, не закончила…

– Почему?

– Влюбилась. И все понеслось по второму кругу. Только масштабы столичные. Кабаки дорогие, коттеджи вместо однокомнатных хат, чистый героин. И он, красавчик, всегда рядом…

Он слушал и не верил. Он, грамотный психолог, просчитался во всем: и девочка не одуванчик, и подарок не подарок. Как вовремя он сматывается! Нужно только сделать одно: вернуть ей квартиру. Сегодня же вернуть!

– Оля, а отец что же? Не знал?

– Сначала нет. Ты видел, как люди седеют в один миг? Это страшно, страшно! – голос ее сорвался на крик.

Влад вздрогнул.

– Его привела в общежитие Маринка. Я думаю, она же его и вызвала. Маринка жила в Томске, с летних каникул после второго курса мы не виделись. Что ее принесло в Москву посреди учебного года?! Она сказала, что приехала на студенческую конференцию. Может быть…Столкнулись мы в крохотной кафешке у ВДНХ. Место непосвященным незнакомое, пришлых людей почти не бывает. Маринка с ее спутником в этот час оказались единственными случайными посетителями. Она потом говорила, что не сразу меня узнала. Теперь я ей верю. Джинсы, купленные прошедшим летом, в апреле я могла носить только подпоясанные ремнем… Она подошла к нашей компании и буквально выдернула меня из-за стола. Она что-то орала, трясла меня за плечи и при этом плакала. Потом ее увел тот парень, с которым она пришла.