Валентина Федорова - На качелях судьбы

Он понял всё, когда повзрослел, вспоминая слова родного отца, что месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным.

Услышав непомерную тишину, мать вечером открыла сарай. Увидев росписи на стене, она ещё больше разозлилась. Взяла ремень и жестоко избила так, что кровь выступила на его теле. Едва сумев побороть свою жестокость, она снова оставила его на ночь в сарае.

Он долго не мог заснуть, рубашка прилипала к телу. Наконец, боль понемногу стала утихать, и он впал в забытье. Утром он не мог пошевелиться. Окровавленная рубашка сковала его тело. Снять её было невозможно, любое движение вызывало ещё большую боль. Пришла мать и, увидев это, пошла сразу затопила баню и повела сына в неё, отмачивать рубашку.

Учитель волновался: ему сказали, что мальчик болеет. Он душой и сердцем рвался сходить к нему домой, навестить его, но помнил данное им слово его приёмным родителям.

После того, как он отбыл десятилетнее наказание каторгой, стал в тех местах искать сына. Ему сельчане рассказали всё подробно, кто и как его усыновил. Вернулся учитель в село Половинное, Парфирию было уже десять с половиной лет. Устроился учителем в школу. Приёмные родители сразу узнали в нём родного отца Парфирия. Они были очень строги и категорически запрещали встречаться с ним за пределами школы и запретили раскрывать тайну. Только с этим условием они отдали его в школу.

Парфирий появился на занятиях через три дня. Бледный, осунувшийся, ещё не прошедшими синяками под глазами. После занятий учитель подошёл к нему и стал с ним разговаривать. Старался выяснить всё. Парфирий очень любил его и верил ему, видел в нём доброго, умного человека, искал у него помощи, сочувствия и совета, что ему делать дальше. Он проучился у него полгода и чувствовал какие-то внутренние нити, что тянули его к учителю. Доверившись, он всё подробно ему рассказал. Учитель был потрясён такой жестокостью и спросил его: «А что отец?»

Парфирий ответил: «Отец, как всегда, ни во что не ввязывается».

Учитель от ярости дрожал, его всего трясло. Но их обоих связывала некая невидимая сила, их родная кровь. Он прижал сына к себе, боясь разрыдаться, прижал так, что сын, прильнув к нему всем телом, почувствовал всю силу притяжения, и впервые за все годы теплоту, которой он не ощущал в течение всех лет, сколько себя помнил. Ему впервые захотелось жить и быть с этим человеком всегда. Родная кровь их притягивала обоих.

Тогда учитель не выдержав, выдал тайну, которую сын не знал. Но знало всё село, что он приемный сын. Парфирию не говорили, так как знали нрав Елены Васильевны. Да и много лет прошло. Учитель сказал, что он его родной отец и рассказал всю историю с его дня рождения. Но просил дома об этом не говорить, так как каторжане были на особом положении, у них даже фамилии были не свои, положение их в обществе было шаткое.

Прошло ещё какое-то время, и Парфирия снова наказали, да так сильно, что ему очень хотелось сопротивляться, за что влетело ещё больше. Тут он не выдержал и сказал: «Что вы надо мной так издеваетесь? Отец за меня не заступился ни разу, потому что я вам не родной! Мой родной отец – учитель!»

От такого сообщения Елена Васильевна опешила. Но тут же взяла себя в руки. Побежала к волостному старосте и наговорила на учителя, что он настраивает учеников против царя. К учителю тут же пришли жандармы и увели, отправив дальше на каторгу, в направлении города Томска. Это был примерно 1908 год, а Парфирию в то время было почти одиннадцать лет. Такого исхода никто не ожидал. Он долго страдал, всю свою жизнь, что потерял ещё раз самого дорого человека. Он в то время был маленьким мальчиком и не знал, каким образом поступить. Жалел о многом, например, почему не спросил все подробности о родных в Петербурге, их настоящей фамилии, какого они рода?

Совсем не знал, что делать… Не хватало взрослого мышления.

В то время разве он мог предположить, что дело обернётся так скоротечно! Плакал навзрыд целыми ночами. Казнил себя за невыдержанность, за то, что обида взяла верх над ним. Он ещё не успел познать настоящей жизни, а как судьба распорядится им дальше? Это ещё «цветочки» в его жизни, а «ягодки» все впереди! У него не было веры в свет, оставалась одна надежда. Он думал, что судьба ещё раз сведёт его с родным отцом, надеялся, ждал…

Время шло, он мужал, но боль не уходила из его сердца, жил душевным покаянием, никому больше не рассказывая ничего, только в самые тяжелые минуты жизни слезы его душили, наворачиваясь на глаза. Но он быстро брал себя в руки, отворачиваясь, стряхивая их, и помнил всегда, что он мужчина. Горести надеждами леча, он рос, становился мужчиной.

Парфирий не мог даже догадываться о том, что родной отец не мог много рассказать ему для его дальнейшей жизни и жизни его старшего брата, который остался усыновленным в Бердюжинском районе Савино-Уктузской губернии соседями.

Старшего брата звали Парфён Николаевич. И когда он подрос, жил и работал у целовальника Ксенофонта Овчинникова. Так как они были усыновлены разными лицами, и отчества и фамилии у них были разные. Парфирия величали Евдокимовичем.

Учитель не мог рассказывать в подробностях о том, что он работал с Лениным, выпускал и доставлял газету «Искру» в самые отдаленные места России, на этом и попался, и за это его отправили на каторгу. Он умно и умело рассказывал сыну о жизни трудового народа и борьбе за его счастье. Боролось за счастье трудового народа в то время всё прогрессивное дворянство.

Всё хозяйство ложилось на Парфирия. Так как приёмные родители становились старше, их одолевали недуги, они часто болели. Он становился полновластным хозяином всего, что у них имелось, распоряжался с умом, содержал поле, скот в порядке. Любил купать лошадей в озере, гонял всю скотину, чтоб хорошо напоить, помыть. А утки и гуси плавали вокруг него, издавая кряканье и гагачий крик.

Озеро было большое. Вокруг него дороги вели ещё к двум деревням. Когда появлялось время, он любил порыбачить на лодке с удочкой, заплывая на самую середину.

Любил рыбачить когда солнце купалось в набежавших от ветра волнах; вокруг камыши, зелень, воздух наполнен хрусталём, иногда пролетит в вышине какая-то птица – это всё успокаивало его. Рыба в такой тишине хорошо ловилась на прикорм. Он наблюдал, как на противоположную сторону озера приходили люди тоже купаться, рыбачить, полоскать бельё. Но разговаривать да и докричаться было нелегко. Ветер уносил слова и ничего не было слышно, только были видны двигающиеся небольшие точки. Так жили каждый своей жизнью.

Выкупав лошадей, напоив скотину, которая тут же паслась около озера, все двигались домой. Он даже не звал, за ним гуськом отправлялась птица. Сначала гуси, затем утки.