Сергей Тюленев - Дорога к небу

Кора, жена Леонида, первая из присутствующих, сообразно своему рангу и статусу хозяйки дома, по обычаю трижды расцеловала Глеба, передавая эстафету приветствия своим сыновьям и их жёнам. Шумно и очень тепло, касаясь друг друга прошлым, вскоре они все вместе перешли в гостиную к накрытому столу.

– Глеб, это фантастика! Когда Лёня сказал мне, что ты в Вене и прислал сообщение о том, что зайдёшь к нам в гости, – радостно, улыбаясь даже глазами, стала говорить Кора, рассаживая всех на заранее продуманные места, – я не поверила. Десять лет, целых десять лет назад мы виделись в последний раз, когда ты с семьёй проезжал через Вену на горнолыжный курорт.

– Да, – многозначительно произнёс Глеб, разглядывая обстановку зала и фотографии на комоде.

Скрип ножек стульев по паркету, вопросы, перемещающиеся по столу тарелки и столовые приборы ещё какое-то время создавали суету, но вскоре фужеры взмыли ввысь, и наступившая тишина открыла дорогу первому тосту.

– Как бежит время! – начал говорить Леонид, вставая. – Дети уже не дети, и у них уже давно есть свои тёти, а ты, я знаю, целых шесть лет как дедушка, но… – он обвёл всех взглядом. – Но так приятно поднять рюмку и, оглянувшись назад, сказать: за нашу, не потерявшуюся в трудных годах Советского Союза, перестройках, иммиграциях и просто трудностях жизни, дружбу. Обычную дружбу, дарящую радость встреч и общения! – Они чокнулись, – кто алкоголем, кто водой, а кто соком и с удовольствием допили всё до дна.

– Кстати, – взял слово Глеб, едва прожевав лёгкую закуску, – а вы знаете… – Он посмотрел на сыновей своего друга. – Как ваш папа в восемьдесят первом году, на Курской косе бежал марафон? Представьте, – видя внимание и оживление, продолжил Глеб, как только ему снова наполнили рюмку, – я – спортсмен, играл за свой институт в волейбол, плавал в Лужниках на первенство Москвы, на лыжах бегал, и вдруг – ваш папа. Такой с виду вообще никакой, юноша с нежными пальчиками, стоит и совершенно спокойно заявляет, что запросто преодолеет сорок два километра с копейкой! «Ну-ну! – думаю я. – Видели мы таких ботаников консерваторского образования!» Утром следующего дня, чуть солнце побежало по макушкам сосен, Лёня нарисовался в трусиках с белыми полосками, типа а-ля Адидас, и такой же маечке биробиджанской фабрики «Заря Революции»… – При этих словах присутствующие громко хихикнули, а Глеб, почувствовав настроение, продолжил: – В общем, он побежал, а мы с Корой и маленьким тогда Антоном… – Глеб перевёл взгляд на старшего сына Леонида. – Через некоторое время поехали догонять его на автобусе. Знаете… – Он поднял рюмку над головой. – Я тогда был под огромным впечатлением от его тренированности и выносливости. Когда он финишировал, – не дополз, не упал без чувств, а спокойно закончил дистанцию и попросил водички, я понял: любое чудо требует подготовки и огромного старания. Давайте выпьем за Лёню, его профессорские пальчики и спортивный характер.

Рюмки снова потянулись навстречу друг другу, а, встретившись, зазвенели на разные тона, даря пространству ноты великой музыки общения.

Вечер, появившаяся на лицах собравшихся розовощекость, алкоголь, пряная свиная ножка, салат «нежность» с дольками мандарина подтолкнули собравшихся за столом к доверительным разговорам о жизни, работе и перспективах.

Через три часа Глеб, проиграв в шахматы Саше, младшему сыну Лёни, проводил убегающего на концерт Антона с женой и, переместившись на кухню, почувствовал усталость.

Кора разливала чай, складывала в раковину посуду, убирала остатки еды в холодильник и бросала взгляды на Глеба, думая: спросить или не спросить его о жизни с женой. Те редкие кусочки информации, приходящие из скромной компьютерной переписки, разорванной большими интервалами времени, говорили ей, что в его семье не всё гладко. И вот, когда младший сын и его девушка побежали на последний автобус, а Лёня, закончив суету, тоже приземлился на диванчик рядом с Глебом, она всё-таки спросила:

– А что у тебя с Викторией? Не пойму: вы живёте вместе или разошлись?

Глеб, чей стакан уже был наполовину пуст, тяжело вздохнул и, понимая, что плохие новости – это тоже часть дружеских отношений, стал рассказывать свою историю.

Они слушали его, понимающе кивали головой, сочувствовали и переживали, рисуя в своём сознании намибийскую тюрьму, алмазные конфликты, Викторию, непреклонно решившую расстаться с ним, а потом так же непреклонно жаждущую его возвращения. Картины ревности и глупых ссор дёргали их морщинки то удивлением, то улыбками, рождая в сознании твёрдую уверенность в необычности пережитых им событий.

– Ну, а сейчас у тебя кто-то есть? – спросил Лёня, отпивая уже остывший чай и тем самым закрывая тему с женой.

– Да, – решила поддержать мужа Кора, – интересно, после всех твоих, надо прямо сказать, сложных общений с женщинами у тебя ещё сохранилось желание начинать новые отношения?

– Новые… – задумчиво произнёс Глеб. – То есть, иными словами, вы спрашиваете: есть ли у меня мысли жениться снова?

– Да, – ещё более твердо произнесла Кора.

– А если я скажу вам, что претендентка есть, только она об этом ничего не знает? Как, впрочем, и я тоже, – память снова открыла ему красивые тонкие пальцы с бокалом красного вина.

– Не знаю, честно ничего не знаю. Прошёл год, как я обещал внуку не терять головы, но, видно, давать слово легче, чем его выполнять. И, похоже, в скором времени мне снова придётся отправиться на поиски потерянного ума.

– Мы ничего не поняли, – подытожила сбивчивые и разорванные по смыслу фразы Кора, – но одно видно и заметно сразу: ты не расстроен расставаньями и открыт для новых впечатлений, а, значит, скоро порадуешь нас интересными подробностями своей жизни. Давайте… – Она положила руку на плечо мужа. – Будем расходиться, пора отдыхать. Глеб, твоя спальня прямо напротив кухни.

Быстро раздевшись, он выключил свет и, прыгнув в кровать, накрылся одеялом. Лёгкая прохлада постельного белья заставила его поджать ноги и затаиться в ожидании тепла. Подняв глаза на потолок, он увидел полоски света, проникшие через прозрачность оконного стекла. Тишина, созданная мощностью старых стен и удалённостью дома от оживлённых дорог, принесла ему расслабление, навалившись тяжестью сна на веки. Но, в самый последний момент, когда сладкая истома сделала его дыхание ровным и спокойным, мысль, которая приходила к нему за ужином, снова выскочила, включив яркий свет любопытства.

– Так, – сказал он, открывая глаза, – где этот чёртов буклет, и как это могло получиться, что надпись в нём сделана на русском языке?

Дотянувшись рукой до пиджака, он быстро вытащил из внутреннего кармана яркую рекламу органного концерта, развернул её и, наклонив к идущему от окна свету, снова начал читать: