Александр Покровский - Арабески

Как тут не помянуть нашу разведку? Нашу с вами разведку, разведывающую то там то сям. Тут их недавно взяли на одном очень полезном и нужном всему нашему обществу деле, после чего с треском арестовали, потом с треском обменяли, а заодно и с треском выслали к нам сюда назад.

В последнее время хочется археологии. Просто тянет к различным, вовремя отрытым черепкам. Так и хочется сходить на раскопки, чтоб напитаться там неистлевшей культурой, а потом схватить лопату и долго и наслаждением самому где-нибудь рыть.

При правильном уходе это желание потом слабеет, конечно, но сначала – только ноздри развеваются.

Вы же слышали, что случилось с премьером? Жара – а он, не пивши чая, уже который час на развалинах вспоминает о берестяных грамотах. Я волнуюсь. Так и до демократии можно договориться.

Интернет – это такой коллективный разум всего человечества.

Бактерии и вирусы им обзавелись миллионы лет тому назад, потом это случилось с муравьями и пчелами, и наконец и перед человечеством отрылись в этом деле некоторые перспективы.

Я бы, несомненно, зачах от различных напастей, если бы тотчас не узнал, что провели-таки совещание по венчурным фондам. Вы не знаете, что такое венчурные фонды? Этого никто не знает, а еще не знают, как их уберечь от мошенников. Так что посовещались – никакого результата, никак не понять, что же делать с мошенниками; сняли пиджаки, потому что мало ли, может, это все из-за пиджаков никак не приходит ничего в собранные в одном месте головы; посидели без пиджаков, но в галстуках – ничего не пришло на ум. Так и разошлись, поручив правительству самому все додумать.

Меня можно использовать как угодно, господа, если подойти к делу с точки зрения материальной выгоды. А с точки зрения моральной выгоды? А с точки зрения моральной выгоды меня можно использовать и так и этак, особенно если разместить то место, где эта точка зрения помещается, аккурат напротив.

В этот самый момент хочется узнать, как там у нас себя чувствуют самолеты. А то мы все мечемся от горя к горю, завязываем один повод для огорчения, чтобы развязать другой, и посыпаем себе голову зарубежным песком, в то время как вокруг полным-полно отечественного пепла.

Так что ж у нас с авиацией, господа?

А с авиацией у нас то, что и со всем остальным. Продали, заключили контракт, еще раз продали, а потом пошли за рубеж и купили у них, потому что летать уже стало совершенно невозможно.

Я всегда вытягиваюсь ногами, когда слышу о национальных проектах. Странная особенность: как только речь заходит о проектах в образовании, здравоохранении, науке, культуре и сельском хозяйстве, так сейчас же происходит расслабление связок сначала правой ноги, а потом и левой, и ноги после этого начинают удлиняться, а потом они достигают своего максимума, и это максимум только на сегодня, потому что на следующий день они выглядят на несколько миллиметров длиннее.

Скорее всего, национальные проекты влияют на мой недоразвитый гипофиз.

Ах как хочется поехать на Селигер, и чтоб там никого-никого не было. Выходишь – и перед тобой пустыня, природа, опять пустыня и опять природа. Ни тебе плакатов, ни тебе хунвейбинов.

Тут такая масса меня окружает различных предметов! Об одном предмете я должен потужить, о другом опечалится, тому порадоваться, а об этом порыдать. Но все эти интеллектуальные бдения прекращаются, как по мановению волшебной палочки, только я вижу президента, разговаривающего по телефону с премьером о пожарах и вообще. Я сейчас же ощущаю себя в театре на лучшем месте в партере. На сцене дают пьесу из античной жизни. То ли Цезарь, то ли Нерон, то ли с Помпеем, то ли с Сенекой.

Убедительно – тон, взор, поза, спина, руки, ноги, живот – очень убедительно.

А потом я подумал, что в них еще не кидали тухлыми яйцами.

Я даже представил себе медленный полет несвежего яйца, всюду распространяющего свой тлетворный запах, а телефон у уха; но вот яйцо подлетает, полетает – нам дают рассмотреть все это в различных проекциях, а потом оно – хлоп по лбу! – и наступает трагедия.

Я полагаю, что перед нами трагедия. Лично я после всех этих видений ощутил на своих щеках обильные слезы.

Все время хочется дойти до любовных похождений. Я считаю, что такие похождения обязательно должны быть у нашего руководства. То есть сверху и до пояса мы занимаемся интересами государства, а ниже оного – лакомыми утехами.

Напали на страну – немедленно на ее защиту, застегивая ширинку.

Конечно! Мы ни за что не управимся за пять минут – вот чего я более всего опасаюсь и боюсь, что, в сущности, одно и то же (это я все еще об утехах).

К слову, и страну за пять минут мы вряд ли защитим, но вот за двадцать пять минут мы, я думаю, справимся (это я об адюльтере, конечно).

Правда, прелюдию и все эти поглаживания придется опустить – само собой, речь идет о защите прежде всего государственных интересов, Отечества, я бы даже сказал, которое за двадцать пять минут все равно защитить не удастся.

Таким образом, со временем, отпущенным на наслаждение, слава богу, мы разобрались.

А вы знаете, управлять таким государством, как Россия, час от часу становится все легче и легче. Все же упирается в деньги, а деньги упираются в экономику.

Но если у вас нет экономики, то и упираться деньгам не во что.

То есть сколько денег ни дай, все равно это экономике не повредит, потому что, чтоб ей повредить, надо отыскать саму экономику – вот от этого и становится легче.

А хорошо теперь, наверное, в Сочи. Работается и вообще хорошо. Гори оно все ясным пламенем – что тут поделаешь. Ну, добровольцев направить куда следует – указать, и они сами туда пойдут. Ну, погорельцев разместить. А вообще-то, на рыбалку хорошо бы смотаться. Удочки, поплавок, тишина. Или бредень – и пошел бы ты с бреднем на осетра.

В Астрахани, говорят, славно осетр в бредень идет. Опять же, рыбоохрана не возражает, если гости высокие. Это она с низкими гостями не в ладу, не валандается, а с высокими-то – всегда.

И потом – книжечку почитать и вообще…

Я бы согласился.

А Патриарх Московский и всея Руси помолился о ниспослании дождя. То ли молился слабенько, не истово, значит, то ли еще чего нехорошего, но только нет дождя.

Сигареты мимо таможни есть, а вот дождя нет.

Золотые часы на руке носим со смирением уже который год – никакого толка от смирения – не идет дождь.

На дорогих машинах прямо к пастве, жаждущей слова напутственного, подъезжаем – нет дождя, хоть ты лопни.

В Киев и на Новгородчину – прямо истомились, ездючи, – ни капли и ни полкапли от пророка Ильи.