Александр Покровский - Арабески

Все я это говорю здесь для нашего руководства, пекущегося о нашем и своем здоровье.

Трепетно. Трепетно жду, когда же они вытянутся.

Я даже знаю то место, которое, на мой взгляд, им надо вытягивать в первую очередь.

Я полагаю, мадам, вы отнесетесь к этой идее со всей своей благосклонностью и мысленно поддержите все начинания в области вытягивания этой незначительной на первый, поверхностный, взгляд части их тела.

Удивительно, но тянешь что-то небольшое, но верткое, а оздоровление наступает сразу и везде.

Щепетильность, мадам, в данном случае только мешает.

Как передник королеве. Клянусь всей Наваррой и Маргаритой в придачу.

Ах как хочется собрать всех этих, паршой покрытых, в одном месте да и очистить их всем гуртом, косматых и пахучих.

Это они после пожарищ так пахнут.

Да, да, да, я помню обо всех обещаниях: выстроить им дома сначала до сентября, потом – до октября, а вслед за тем и до ноября, после чего было принято верное решение «выстроить до холодов». Господи! А холода в России могут, наверное, теперь и в декабре случиться. Как считаете? Внезапно. В самом что ни на есть декабре.

А вот интересно, дома на фундаментах обещали выстроить до холодов или же просто так, на обычной земле? Сборные такие, очень хорошие, с толстым слоем утеплителя, щитовые. Они даже на голой земле себя очень хорошо зарекомендовали.

Поднимаешь такой домик, а под ним ничего и нет, но жить можно.

Жалею, конечно, что пообещал. Более необдуманного обещания, кажется, никому еще не приходило в голову, но ведь обступили со всех сторон, матом, как тут не пообещать.

Тут маму вспомнишь и папу, не то что какие-то там дома.

Тут внутри-то холодеет, потому что разорвать могут на две и более половины, которые потом никогда не получится вместе сложить – куски не совпадут.

Кстати, и патриарх призвал всех к умеренности и покаянию. К такому, знаете ли, покаянию, что часы с руки на сотни тысяч долларов сами сползают и падают в траву. И вообще, потом золото на себе с трудом носится – жжется через одежду и под одеждой потом, заживая, еще очень долго чешется.

Взоры наши теперь обращены к небу. То бишь от Гидрометцентра прямиком в молельню. К забытым богам. Кузина, тетя, сестра и мать, а также все остальные ближайшие родственники Зевса должны быть умилостивлены никак не меньшими дарами, чем и сам Громовержец, поскольку все наши обычные, официальные святые никак не смогли в это лето повернуться передом к России.

К слову, паства – не паствующая, а в виде народа уверена, что во всем виновна власть земная и полунебесная, а патриарх – что во всем виновата блудливость, разумеется, самой паствы.

Есть такие ходы мыслей, что оставляют штрихи на нашем лице. Особенно страдают от них лоб и переносица. Осознание всего этого приходит к нам по утрам. Тогда нам приходят мысли относительно мыслей. Некоторые из них настолько остры, что прокладывают очень глубокие борозды, отчего сначала мы имеем лицо младенческое, а потом – ряху мужа с последствиями размышлений. И все они об Отечестве.

А Отечество в это время горит синим пламенем.

Сгоревшая Отчизна повышается в цене. Ценится она потом больше, и приглядывают за ней швыдче. Уже трубы-трубы протягивают, уже торфы-торфы топят, уже и лесников собираются плодить и размножать.

Уже дороги прокладывают, технику подгоняют, за кострами следят и в лес мусорных туристов не пускают.

Уже раздаются разговоры о культуре.

Уже избушки заменяют на дома с унитазами посередине.

Уже подводят к ним газ и воду.

Уже забота, пособия и избы-читальни.

А ведь всего лишь навсего и надо было – сначала все сжечь.

Но мы не пойдем по ложному следу. Мы не будем вслед за всеми остальными проклинать тех, кого и надо проклинать.

Мы будем умиляться.

Мы будем радоваться. Уменьшению толщины кожи.

Кожа у правителей в такие периоды становится тоньше, и они чувствуют почти то же самое, что и все остальные люди.

Смейтесь, господа! Призываю всех вас посмеяться.

Россия – это страна, которую разбудит смех.

12 августа 2000 года погиб «Курск». 10 лет прошло, а помню все, как вчера. Только приехал с дачи – звонок, в трубке незнакомый пьяный голос: «Накаркал?»– «Я?»– «Ты! Телевизор включи! «„Курск" утопили!» И я включил телевизор. Неделю потом от него не отходил, все сидел, смотрел, а слезы сами по щекам бежали. Не спасут никого – вот это я сразу понял. Ничего они не могут, не хотят и опять не могут и не хотят. Они их сразу и похоронили. Гробы заказали. Сразу всех.

Потом я видел по телевизору улыбку Путина: «Она утонула».

Сейчас все еще спорят – кто стрелял, чем стрелял, торпедами стрелял, своя торпеда, не своя торпеда.

А я видел этих ребят, и то, как они задыхаются, – перед глазами стояли. Ведь там, в корме, там же пожары были. А потом – тишина и темнота. Бросили тебя. Это первое, что на ум приходит. Паники никакой, ум ясный – бросили.

А в то, что свои бросят, не спасут – это же мы знали. И до «Курска» бросали, и после «Курска» бросать будут. Такое вот личико у государственной Гюльчатай. Она как его покажет – так и все.

Я, как только на лодки попал, так сразу и спросил: «А как отсюда выбираются?» – «Не выбираются отсюда – был мне ответ. – Это с глубины в 100 метров можно выбраться, но кто ж тебе такой курорт устроит. Нет у нас таких глубин для гибели».

Оказалось – есть у нас такие глубины для гибели, и с них все равно никого не достанут.

Если б там, в корме на «Курске», знали, что их достанут, не выходили бы сами. Сидели бы и ждали. А тут – пошли спасаться. Результат – обгорели сверху и до пояса. По пояс вода была. Это они отсек топили, под тубус спасательного люка. Как учили, так и топили. Вот только в масло турбинное всплывшее попала пластина с регенерацией – вот вам и пожар. Не утонули, так сгорели.

А потом мне кто-то говорил: «Они все деньги получили. Родственники. И еще за эти деньги сражались».

Я не помню этого человека. Совсем не помню. Помню только, что злоба меня охватила такая, что его, наверное, запросто живьем бы съел. Порвать хотел. Пополам. А потом вдруг успокоился и спокойно так говорю ему: «Получили они. Деньги. Обезумевшим людям дали денег. И они их получили. Они по полу готовы были кататься, выть готовы были, а им дали деньги. Они сами бы заплатили деньги, только им родных отдайте. Живыми».

Вот и все.

Много воды утекло. Десять лет. А посмотрел опять – программы, воспоминания, родственников – и опять в душе начал бродить «Курск».

Он ведь по жилам бродит. А все спрашивают: «Как вы считаете, изменилось что-нибудь с тех пор?»

«Изменилось! – отвечаю я. – Словно пелена с глаз спала, до того изменилось все. До того все отчетливо понял. Бросали, бросают, и будут бросать. Своих будут бросать всегда.

Читать дальше