Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

Так, ничего особенного, проходил мимо, увидел в витрине яркий отрез ткани, зашел, помахал заточкой перед лицом китайской национальности, в те времена много торговцев из Китая открывали лавки и торговые ряды, и лицо китайской национальности без промедления решило отдать отрез. А в этот момент по улице проезжал кортеж с губернатором и его дочкой, и Ёся, будучи молодым и пылким, одним движением вскочил на подножку кареты и вручил дочери генерала только что украденный отрез. Это уже потом охранка скрутила его и отправила сначала в участок, потом в суд, ну а после – в ссылку с формулировкой о посягательстве на жизнь и достоинство дочери генералгубернатора Тифлиса. И приговорили молодого и отчаянного Ёсифа Джугашмили к двенадцати годкам. Так он и стал ссыльным каторжником в таежной деревушке Шушенк. Шли годы, и ничего в ссылке не менялось, Ёсиф взрослел, набирался криминального опыта от старших и, когда ему исполнилось двадцать четыре годка, снискал себе воровское уважение и авторитет отъявленного головореза, прирезав парочку таких же ссыльных, как сам, сбросив их в реку Шушь. Так сказать, сделал дело, и концы в воду. Жизнь у ссыльных была достаточно вольная. Кто хотел, работал, строил дома для жандармов и их семей, кто рыбу ловил в реке, а кто и просто валял дурака и бил баклуши. Ёсиф целыми днями слонялся по Шушенку и высматривал, где бы чего притырить. Так, блуждая по ссылке без дела, он зашел в местный клуб, где был организован приход, и увидел ее – губернаторскую дочь. Он даже не сразу понял, кто перед ним. А перед ним была Надя, которую он видел в карете, в которую он был все это время влюблен. Это была та же девочка, что и шесть лет назад, дочь генерал-губернатора Тифлиса. Он смотрел на нее и не верил глазам своим. Те же глаза, только больше, те губы, только больше, те же груди, только больше, те же ноги и та же… только выше. Надя приехала в Шушенк после окончания Института благородных девиц учительствовать. Ей, молодой и красивой, надоела родительская опека и постоянный контроль генерала-папы. И после окончания института Надя взяла первую попавшуюся под руку газету, увидела в ней объявление о наборе учительского состава для осваиваемых земель Центральной Сибири и, ничего не сказав родителям, купила билет и рванула на первом же паровозе в неизвестность. Так Надежда Пупская оказалась в ссыльной деревушке Шушенк. По приезде она получила комнату в доме для молодых специалистов и работу учительницы русской словесности. Днем она учительствовала, вечерами читала или вышивала, а по воскресеньям ходила на службу, где пела в хоре и послушно молилась, будучи набожной и благочестивой девушкой. Батюшка здешний, Володимир, был добр и учтив ко всем. И никогда не осведомлялся о происхождении своих прихожан. За что прихожане, а это были жители Шушенка и ссыльные, любили его и охотно шли на службу. Здесь Ёсиф и встретил Надю, зайдя к батюшке на исповедь. Здесь он признался ей в своей верности и преданности. Здесь он вместе с Надей замыслил побег.

Встретив Надю, Ёсиф стал все свободное время в ссылке проводить рядом с ней. А Надя старалась особо не нагружать себя учительскими обязанностями и тоже находила время почаще быть со своим Ёсей.

Шли дни, недели, месяцы, и любовники понимали, что им все больше и больше времени необходимо быть друг с другом. Так как Надя имела склонность к системному мышлению, она первая предложила Ёсифу то, что он давно не решался ей сообщить. В один из вечеров Надя, в очередной раз одернув зависшего Ёсю, временами столбеневшего при виде женского тела или лодыжки, сказала:

– Послушай, милый, так не может продолжаться вечно, я в конце концов хочу иметь нормальную семью, воспитывать детей, а не тебя, и жить в столице.

– КАнеШно, дАрАгая, я сАгласен, я тоже хАчу! – промямлил он.

– Надо что-то придумать, ну, например, побег из этого Шушенка, – подмигнув, она приподнялась на цыпочки, так, чтобы Ёсиф мог отчетливо разглядеть ее формы.

Глаза грузина, а Ёсиф был грузином, моментально налились багровыми реками, нижняя губа задвигалась в непроизвольной судороге, и на руках появилось статическое электричество, да такого потенциала, что волосы приняли вертикальное положение в пространстве.

– Я люблУ тебя, Надя, я, как Арел, гАтов на все, что ты хочешь. Да я взорву весь этот ссылкА, и мы пАскачем на конях в стАлицу, – выпалил он.

– АхА-х! Да ты что, спятил, выбрось это из головы, у тебя и взрывчатки-то нет, и кони твои через тайгу не пройдут, и до стАлицы осьмь тыщ верст, стАличный ты мой, – передразнила его Надя. – Здесь, недалеко от Шушенка, есть город Стален. Там железнодорожная станция Стален-Узловая. Ты, Ёсиф, в воскресенье, когда охранка на обеде и бдительность притуплена, возьмешь коня и прискачешь туда, благо кони у нас быстрые, да и Стален недалеко, верст так десять через тайгу. А я с утречка пойду к батюшке Володимиру, помолиться Ленину, попросить у него благословения на дело наше верное.

– Вах, вах, вах, умный ты у меня, Надюха! – воскликнул Ёсиф.

– Умная, – поправила его Надежда. – И запомни, никому ни слова, что б ни одна живая душа не знала. Я после батюшки сяду на повозку, идущую в город, на привоз, там и встретимся. Одежу для тебя я сховала в денниках старой конюшни. Там и конь ретивый стоит. Все, иди и ничего не перепутай. Одежа и конь – в конюшне, а не у охранки. А то, я знаю тебя, зависнешь и начнешь тырить коней у жандармерии, а они тебя пострелять могут, и как тогда мне быть. Ты ж мне мил, Ёсик, – с нежностью добавила она.

Взгляд грузина притупился, и он остолбенел. Поняв это, Надежда пощелкала двумя пальцами перед глазами возлюбленного. Возлюбленный развис.

Настало воскресенье, и жандармы подняли весь лагерь спозаранку. Время, по закону подлости, еле двигалось вперед, и Ёсиф от скуки стал также медленно передвигаться по Шушенку. Сначала он пошел вдоль берега реки Шушь. Одинокие фигуры ссыльных восседали на пригорках, время от времени приподнимаясь и сгибаясь над рекой и дергая воткнутые в крутые берега удилища. Кому-то удавалось вытащить рыбу, и, когда это происходило, весь берег оглушал радостный вопль. Обогнув очередной пригорок, Ёсиф вышел на окраину Шушенка. Здесь еще полвека назад был выстроен не то терем, не то изба, но только очень больших размеров, которую после придания Шушенку статуса ссылки превратили в казармы для несемейных жандармов. У входа стоял служивый. Одеяние его больше походило на цирковое, нежели военное. Шаровары явно на два размера превосходили положенное предназначение, были заправлены в сапоги. Последние, в свою очередь, забыли, когда были чищены и оттого походили на клоунские ботинки с приподнятыми носами. Грязь налипла аж до самого колена и имела наглость включать в себя часть навоза, прилипшего, видимо, в конюшне пару месяцев назад. Портки были подпоясаны бечевкой для подвязывания ведра от колодца, в них нелепо и со свойственным солдатским пренебрежением была заправлена рубаха неизвестной цветовой гаммы, издалека напоминающая зеленый, в довершение на голове у служивого была водружена фуражка, прошедшая все стадии трансформации от абсолютно круглой до причудливо квадратной. В руках была винтовка со штыком, в коей только штык и был настоящим, а остальная часть ружья была умело выстругана из сосны ссыльными и раскрашена под настоящую. На вид это был молодой рекрут, с опечаленным взглядом, говорящим, что служить ему еще лет так двадцать, двадцать два.

Читать дальше