Дмитрий Поляков (Катин) - Скользящие в рай (сборник)

Глеб ощутил прилив алкоголя к тому участку мозга, который, по всей вероятности, отвечает за чистоту восприятия окружающего мира, и с удовольствием впал в состояние пьяной бодрости и не присущей ему острой заинтересованности в собеседнике.

– Что ты все талдычишь: демократия, демократия, – с неприязнью вдруг рявкнул он. – Все кругом талдычат: демократия, демократия. Я не понимаю. Чё это такое? Какие у нее формы? Чем эти формы лучше других? Подумаешь! Любую гадость оправдают! Завтра в толпу станут стрелять – угроза демократии, скажут! Черт возьми, какое-то абсолютное добро, измазанное дерьмом гильотин, воняющее порохом. Добро, под угрозой смертной казни не допускающее даже сомнения в своей абсолютной ценности. – Глеб икнул.

– О, Гльеб! – ужаснулся англичанин. – Ты не веришь в демократию?

– Не верю, – мотнул головой Глеб. – Пока ты мне не объяснишь, что это такое и чем лично мне оно интересно, – не верю. Что мне твоя демократия, когда башка с сердцем не ладит?

– Но это совсем другое, Гльеб.

– Ничего не другое! Для меня – не другое! Если бы я сказал, что не верю в Бога, ты бы политкорректно промолчал, да, Албин? Но я усомнился в демократии! Нет, даже не усомнился, а просто спросил: что это такое? Не лучше ли верить в Бога, чем в демократию, дружище?

– Не ссорьтесь, мальчики, – пискнула Тамара.

– Балаган! – не унимался Глеб. – Даже не комедия. От вашего европейского прекраснодушия скулы сводит, как от пошлой, слюнявой проповеди. Демократия – это вот, башка и сердце, понял, иностранец? А другая мне неинтересна. Куда девать прошлое? Что заставляет меня умирать каждый день, черт побери?! Только это имеет какую-то цену и значение! Я не собираюсь рыться в навозной куче нашего гнилого общества и пытаться решать его проблемы! Да и тебе-то что за дело?

Взволнованный Албин хлестанул стопку текилы и замер с видом миссионерской толерантности.

– Я тебя не понимаю, Гльеб. Очень быстрая речь, – наставительно начал он. (Тамара метнулась было переводить, но он остановил ее.) – Что-то я все-таки понимаю. Да, это трудный урок. – Его костлявый палец тихо стукнул по столешнице рубином золотого кольца. – Но мы все должны учиться. Нам надо делать себя новыми, понимаешь? Новыми. Надо стараться. Всем вместе.

– Теперь я не понимаю, – буркнул Глеб, явно теряя запал.

– Он хочет сказать, – встряла Тамара, – что все люди – братья.

– А-а, в смысле – родственники?

– Пчму, росвенники? – удивилась Тамара нетрезво. – Бра-атья!

– Нет, нет… то есть да, конечно да… Но не так. Я хочу сказать…

– Liberté, égalite, fraternité? – Глеб глубоко затянулся сигаретой. – Опять?

– Что – опять?

– Опять… это самое?

Англичанин выдохнул, сцепил пальцы и, провернув зрачки в орбитах, терпеливо продолжил:

– Понимаешь, кэпитэл не должен брать политик. Влиять – о да, да! – то есть нет! – влиять на политик нельзя. Иначе нет никакой демократия. Сами люди должен становиться другие. Вот ты, и я, и Тамара – мы все должны опять родиться. Потому что демократия – это будущее. Пока еще. Пока еще! Не опять! Это стремление, вектор. И люди понимают это. И поэтому они не согласны. Но они не новые люди. Они хотят становиться новыми. И они делают протест на несправедливость. У людей в обществе нет понимания. Но мы должны учиться понимать друг друга.

– Зачем?

– Что?

– Зачем мы должны учиться понимать друг друга?

– О, как же? – разволновался англичанин. – Если все люди понимают друг друга, то они могут договариваться. Если они могут договариваться, то они могут управлять свою жизнь. Если они могут управлять свою жизнь, то нет больше протест, потому что есть справедливость, порядок. Кэпитэл – бизнес, народ – политик. Все хорошо. Это демократия. Я понимаю, что так сейчас нет. Но так надо, так будет, я верю.

На этих словах Глеб одарил англичанина вялым взглядом и тяжко оперся на локти.

– Бедный, бедный провинциал, – вздохнул он.

– Что такое провинциал? – спросил Албин, прерванный на полуслове.

Оцепеневшая, казалось бы, уже насовсем Тамара сразу ожила и, схватившись за съехавшие набок круглые очки, «перевела» по-русски:

– Провинциал – это человек, живущий на периферии. – Потом, секунду подумав, уточнила: – То есть в провинции.

Где-то глухо ударил одинокий колокол, потом еще раз. Гул его – пустой, монотонный – поплыл стороной, удаляясь и затихая, не вмешиваясь в беспорядочный гомон таверны.

– Что это? – удивился Глеб. – Ночью…

– А дурачок наш, Степка, – охотно пояснил подоспевший хозяин заведения, любовно располагая блюда по столу. – Начали церкву строить, да на полуделе бросили – денег не хватило. Успели только вон колокольню выставить, правда, без креста, на крест тоже не хватило, а колокол на нее дачник один богобоязненный навесил, за свои. Из новых – Иван Осипыч Румянцев, не слыхали? Водочку гнал – чудо была что за водочка. Убили его конкуренты. Знать, не сподобил Господь грешки спустить, так-то вот. – Довольный сделанной сервировкой, хозяин выпрямился, прижимая поднос к животу. – А Степка повадился на колокольню влезать и колокол трогает. Звонарем себя представляет. Случается, и ночью двинет, как видите. Такое вот беспокойство.

– Вы бы двери в колокольне на замок запирали, – посоветовал Глеб.

– Так нету дверей. Не сделали.

Виляющей походкой барной шлюшки вернулась наконец Лиза и, загадочно улыбаясь, плюхнулась в кресло, сунула в губы длинную, тоненькую коричневую сигарету, потом, спохватившись, выдернула ее изо рта, опрокинула стопку текилы, слизнув соль с руки, задвинула сигарету обратно и знаком, обращенным в пространство, потребовала огня. Озадаченный таким внезапным преображением, Глеб щелкнул зажигалкой.

– Всегда хотел жить в таком маленьком поселке, – сказал он, показывая на окно, за которым фонари освещали опрятные фасады вековых зданий в провинциальном стиле. – Здесь хорошо отдыхать и стариться. Все – мимо. Грязь, суета – мимо. Можно услышать вечность и даже примириться с ней.

– Не ожидала, что вы романтик, – рассеянно промурлыкала Лиза. – Англия полна подобных городков. В них такая скука. Такое впечатление, будто все происходит как бы в рапиде.

– В рапиде… Это очень хорошо, наверное. Можно все подробно рассмотреть, пощупать, а?

– Примириться с вечностью, как вы говорите, – фыркнула девушка. – По-моему, вечность никуда от нас не денется. Рано или поздно. Вот и нечего к ней особо прислушиваться. Жить надо быстро.

– Да-да, живи быстро и быстро умирай. Есть такое выражение.

– Есть?

– Есть. – Глеб взял ее за локоть и, не отрывая пристального взгляда от ее слегка подрагивающей ладони, спросил с холодной полуулыбкой: – Чего вы хотите?

Лиза ковырнула вилкой рыбину, проглотила маленький кусочек сочного розового мяса и ответила несколько заторможенно: