Леонид Нузброх - Посредник

Через месяц в лагерь прикатил египетский офицер и вручил мне медаль. Наши тоже дали медаль и десять дней отпуска домой. Кроме этого, с моего согласия, меня без сдачи вступительных экзаменов зачислили в офицерское училище КГБ.

Получив в штабе все соответствующие бумаги, я ждал корабль, чтобы отбыть в отпуск. Ребята мне откровенно завидовали: счастливчик!

Поехать в отпуск домой из Египта – об этом можно было только мечтать! Если вдруг кому-то выпадала такая удача, всё подразделение заваливало его просьбами увезти с собой и бросить в обычный почтовый ящик письма, чтобы они не прошли через руки цензора. А привезти просили всё, что угодно. От куска домашнего сала, (в мусульманском Египте, как ты понимаешь, с ним напряжёнка), до блока болгарских сигарет. Меня же ничего не просили привезти, так как все знали, что обратно я уже не вернусь: после отпуска я должен явиться прямо в офицерское училище. А от писем я отказался. Не стал рисковать. Кто-то язык потом распустит, и я окажусь сопричастным. Кроме того, среди просителей мог запросто оказаться «стукач». Как у нас говорят, «проверка на вшивость». И тогда – прощай, офицерское училище. Никто на меня не обиделся. Ребята не глупые: без слов понимают, что к чему.

Однажды, незадолго до моего отъезда, дневальный, раздавая письма, выкрикнул Саню. В казарме моментально воцарилась мёртвая тишина. Испытывая неловкость от совершённой оплошности, дневальный молча протянул Санино письмо мне. Вероятно по привычке: мы с Саней всегда брали письма друг для друга.

Письмо было от жены. Я не должен был, но вскрыл его и прочёл… Почему я так поступил? Не знаю. Наверное, потому, что если судьбе было бы угодно поменять тогда нас с ним местами, и это я, а не он, остался по ту сторону освещённой прожектором дороги, то я хотел бы, чтобы он, и только он, мой самый лучший друг – Саня, прочёл письмо от моей Вали.

Г-споди! Лучше бы не читал. Я и так не мог смириться с гибелью Сани, а теперь, прочитав письмо, был раздавлен окончательно: его жена, Катя – ро́дила! И родила – ДВОЙНЮ! И пишет, что по совету врача из детской консультации, обратилась в военкомат по месту жительства с просьбой, если можно, отпустить её мужа в краткосрочный отпуск, чтобы хоть немного помог. А военком, поздравив её с рождением детей и пожелав им здоровья, счастья и долгих лет жизни на радость родителям, сказал, что по Закону о всеобщей воинской обязанности, лицо, имеющее двух и более детей, не подлежит призыву на действительную воинскую службу.

В случае же рождения второго ребёнка во время прохождения службы, либо, как в её случае, при рождении двойни, военнослужащий подлежит немедленной демобилизации из рядов вооружённых сил. И пообещал, что в срочном порядке оформит все необходимые документы, и очень скоро её Александр будет дома, со своими двойняшками.

Катя писала, что считает дни, часы, минуты и секунды до его возвращения. И что хотя ей трудно самой управляться с двумя младенцами, всё равно она очень-очень счастлива, потому, что у неё есть он, её Санечка, которого она безмерно любит. Любит даже больше, чем жизнь! И ждёт.

Я ворвался к ротному и прочёл ему письмо. Но он воспринял это спокойно.

– Я знаю об этом. Перед самым вашим уходом на задание пришёл приказ отправить Александра с первым же кораблём или самолётом в Союз в связи с его досрочной демобилизацией.

– Знали?! Почему же не отправили, раз был приказ? – спросил я.

– Ты что?! Из-за этого подставить под удар такую важную операцию?! Вернулся бы – и уехал!

– Так ведь не вернулся же! Не вернулся!!! Отстрани Вы его от участия в операции, он был бы сейчас жив! – я кипел от злости.

– Отстранить было невозможно: не было готовой замены, – устало сказал он.

– Так начали бы операцию на несколько дней позже! – наседал я.

– Нельзя. Москва давила!

– Вы знали – и ничего ему не сказали. А как Саня был бы рад, узнав, что он стал отцом! Да ещё двойни! Он так переживал! Хоть погиб бы счастливым, – с горечью сказал я.

– Ну что ты, Володя, в самом деле?! Я же не имел права! А если бы он, зная о досрочной демобилизации, отказался идти на задание?! С меня бы потом погоны сорвали! – вскипел он. – Думаешь, мне всё равно? Самому тошно!

– А мне?! А мне – не тошно?! – я почти кричал на него.

– Не доставай меня! Тоже мне – курсант офицерского училища! Считаешь, если получил две медали, тебе всё можно?! Смотри, не посмотрю, что ты открепился от нашей части и мне уже не подчиняешься! Ты пока ещё на моей территории! Вот посажу на губу, там быстро остынешь! Будешь знать, как повышать голос на старшего по званию! – ротный аж потемнел лицом. – Я понимаю: ты потерял в этой операции двух лучших друзей. А кто посчитает, скольких я потерял за годы службы в спецназе?! На кого мне кричать прикажешь?! На командира части?! Или на министра?! Чем на мне свой командирский голос тренировать, лучше, как самый близкий друг, напиши письмо его жене. А то у меня что-то духу не хватает. Напишешь?

– примирительно попросил он.

– Напишу, – буркнул я, и вышел из кабинета.

– Только, смотри, не нарушай секретность! – крикнул вдогонку ротный.

Корабль, на котором предстояло плыть из Александрии в Одессу, стоял у пирса. Я поднялся по гулко громыхающему под ногами трапу на палубу, предъявил документы. Вахтенный матрос позвонил куда-то по телефону и велел ждать. Я с нескрываемым любопытством принялся разглядывать судно, так как до сих пор мне не доводилось бывать ни на одном корабле, если не считать подводную лодку. В это время к нам подошёл матрос, и куда-то меня повёл.

В четырёхместной каюте, куда мы пришли, уже сидел один служивый. Каким он был? Высокий, мускулистый, черноволосый и черноглазый, густые чёрные брови, нос горбинкой. Весь какой-то молодцеватый, подтянутый. Форма была подогнана по фигуре и сидела на нём без складок, нигде не топорщась. Словно он в ней родился. Каблуки немного увеличены, подрезаны на конус. Одним словом – пижон. А верней всего – дембель.

Увидев, поднялся:

– Честь имею представиться – Рустам, – приветствовал он меня, небрежно вскинув руку к виску. – А я уже боялся, что больше никого не будет и мне придётся скучать в одиночестве всё плавание.

– Привет, – я пожал протянутую руку. – Владимир.

– Прошу, – на правах хозяина каюты он широким жестом руки пригласил меня к столу, где на газете было разложено огромное количество самой разнообразной еды.

– Спасибо, не откажусь. Я действительно голоден.

– Сев напротив него, я изумлённо оглядел стол. – Ты собрался всё это съесть сам?!

– Что ты, дорогой! – он дружески улыбнулся. – Земляки собрали. У нас, говорят, не принято, чтобы дембель в дороге голодал. Угощайся, сделай милость! Не стесняйся! Ты же видишь: еды на целый взвод хватит!