Леонид Нузброх - Посредник

Открывая консервную банку, Рустам спросил:

– А ты куда путь держишь?

– Тоже домой. Но только в отпуск.

– Вай, дорогой! Что же ты молчишь, а?! Такой случай: ты домой, я домой… Грех не выпить! – Достав из чемодана бутылку виски, он поставил её на стол.

Мы выпили за его дембель. По второй, практически без перерыва, – за мой отпуск. Потом – за службу. За ней – за солдатскую дружбу. Не хочу сказать, что я был трезв, но Рустам… Его развезло так, что после очередных хвалебных высказываний в мой адрес он заявил, что хочет со мной побрататься. Взяв нож со стола, Рустам сделал на ладони надрез. Я – тоже. Мы приложили ладонь к ладони так, чтобы кровь, стекая, смешивалась.

Приложив бумажную салфетку к надрезу, Рустам торжественно произнёс: «Ты теперь мой кровник. Только скажи – и я жизнь за тебя отдам. Ты мне теперь – словно брат!»

Мы снова выпили. За братство. Потом, убрав со стола еду и пустые бутылки, вышли из душной каюты на палубу. Проветриться.

Рустам побежал на нос корабля смотреть, как надрывается букашка-буксир, стараясь оттянуть наше огромное судно от причала. Стоя рядом с каким-то матросом, как потом оказалось – его земляком, Рустам о чём-то увлечённо рассказывал, показывая рукой вдаль. А я, взявшись обеими руками за леер (стальной трос), пристально смотрел за борт. Между судном и пристанью появилась полоска воды. И тут мне подумалось, что эта узкая полоса, отделившая корабль от причала, одновременно пролегла и по моей судьбе. Вместе с Александрийским причалом всё дальше и дальше уходил назад, навсегда уходил в прошлое, весь египетский период моей службы. Но как бы далеко я от этого берега не уплыл, мне никогда не удастся ни забыть кошмар той неудавшейся операции, ни избавиться от горечи, вспоминая своих погибших друзей. Будь ты проклят, Египет! Будь ты проклят!

Я вспомнил о своём обещании ротному и вернулся в каюту писать письмо Кате. Много раз я рвал написанное, начинал писать письмо сначала, и снова рвал. Время шло, а у меня ничего не получалось. Да и что я мог написать? Лгать? Ни она, Катя, ни её двойняшки не заслужили этой лжи. Не заслужили! А Саня?! Мой самый верный, самый преданный друг Саня?! Он что – заслужил?! Ведь если взять по большому счёту, то там, в Синайских песках, отвлекая на себя огонь израильтян, он спас и мою жизнь! А я в благодарность за это должен лгать его жене и малюткам?! Чтобы они потом всю свою жизнь прожили, довольствуясь моей ложью, или той лживой официальной версией, которую им сообщат в военкомате?! Но и правду написать я им не мог. Не мог. Не имел права. Я не колеблясь могу в бою за друга жизнь отдать. Но я – не самоубийца. Ладно, напишу потом, в другой раз. Что-нибудь придумаю и напишу.

Убрав со стола ручку и разорванные листы бумаги, я задумался, глядя в иллюминатор. Мне стало ясно, что, вероятней всего, это письмо так и не будет написано. А если я его всё же напишу, то не отправлю. Но раз так, то может лучше вообще не писать? А что тогда? Съездить к ним в гости? Конечно же! Как я не подумал об этом сразу! Именно так: съездить! Вот приеду, тогда и расскажу всё начистоту… Насколько это возможно… Или намекну…

Г-споди! Какая всё же сволочная штука наша жизнь!

За время плавания мы с Рустамом очень сблизились. Он действительно был отличным парнем. Честным, прямым, открытым. Сидя в каюте, мы часто вели с ним долгие, бесконечные беседы.

Насчёт моей службы я не очень-то распространялся. Сказал, что служу водителем. Вожу ротного. Зато он все уши прожужжал мне о своём локаторе и о том, как эффективно они боролись против израильских самолётов. Израильтян он ненавидел не меньше, чем я:

– Жаль, что мне не довелось схлестнуться лицом к лицу ни с одним евреем! Я бы им показал! Клянусь мамой!

– Это тебе так кажется. Пустыми руками много не покажешь, – скептически проговорил я.

– Зачем – пустыми?! Я для такого случая очень неплохой сувенир везу из Египта домой!

Рустам достал из чемодана большую толстую книгу. Когда он её открыл, я просто потерял дар речи. Внутри книги, в специально вырезанной нише, лежал пистолет.

– Для чего он тебе? – спросил я.

– Для чего?! Ты даже представить себе не можешь, как за время службы в Египте я стал ненавидеть евреев. Раньше, вроде, ничего против них не имел: люди – как люди. Но теперь – терпеть не могу. А ведь у нас их тоже расплодилось предостаточно. Хоть пруд пруди!

– Смотри, будь осторожен.

– Само собой, братишка.

И вот, наконец, настал долгожданный день: наше плавание подошло к концу. На рейде Одесского порта на борт поднялись пограничники и таможенники. Провели досмотр судна. Всё нормально. Корабль получил разрешение швартоваться к причалу под разгрузку. Пассажиры сошли на причал. Рустам побежал прощаться со своим земляком. Я же, не желая стоять под палящими солнечными лучами на открытом пирсе, обещал дождаться его за воротами. Предъявив свои документы на проходной, я без колебаний переступил порог кабинета офицера охраны порта.

При выходе из порта, Рустам был арестован на проходной за попытку контрабандного ввоза в страну огнестрельного оружия…

На душе был неприятный осадок. Что ни говори, Рустам мне доверился. Как брату. А я его – в тюрьму! Таким поступком гордиться трудно. Почему я это сделал? Конечно же, не из жалости к евреям, которых Рустам собрался убивать! Просто я подумал… Вдруг это проверка? А я не приму мер. Как объясню это потом там, в Особом отделе? Чем оправдаюсь? Дружбой?! Смешно! Ну, а какие для меня это будет иметь последствия, догадаться не трудно. Верно?

Нет уж, Рустам! У нас в комитете действует железное правило: дружба – дружбой, а служба – службой!

Домой я специально ничего не сообщил. Думал: пусть будет сюрприз.

Но когда мне трижды не открыли на звонок, у меня появились сомнения, стоило ли устраивать этот сюрприз: вот, приехал, а дома – никого.

Делать нечего – предстояло томительное ожидание на скамейке у подъезда. Перед тем, как спуститься вниз, я, по старой привычке, дёрнул ручку двери. И дверь открылась. Ничего не понимая, сделал шаг внутрь…

На меня с восторженным визгом налетела моя Валюта и сразу затащила в комнату. А там… Там, вокруг накрытого стола, в ожидании сидели мои родители, родственники, папины сослуживцы. Все сразу же поднялись со своих мест, окружили меня. Родители и родственники целовали, обнимали. Сослуживцы отца, (я их всех знал наперечёт), по очереди жали руку, при этом сдержанно похлопывая меня по плечу:

– Молодец! Герой! Отец может тобой гордиться!

Когда буря, вызванная моим появлением, улеглась, все вновь сели к столу, но застолье не начинали: ждали Валиного двоюродного брата – сына той самой тёти, желавшей забрать Валю после гибели семьи.