Владимир Лидский - Два солдата из стройбата

В яме было довольно тесно; Петров, выбрасывая земличку, неловко повернулся и ненароком задел черенком лопаты инструмент своего соседа. Машинально оглянувшись, увидел совсем рядом перекошенную морду Алиева. Они остановились, буравя друг друга взглядами. «Какая же ты мразь…» – тихо сказал Петров. Алиев вспыхнул, но… отвернулся и отошёл вглубь…

Солдаты копали с остервенением, и когда чудовищная яма была вырыта метра на полтора, и кое-кого из низкорослых солдат уже не было видно из-за края земли, вдалеке, в метельной круговерти появились штабные вместе с гарнизонным начальством; видно, стукачки в части не переводились. Офицерьё, оскальзываясь на ледяных кочках, в беспокойстве забегало по земляным отвалам. Вояки побросали лопаты и хмуро смотрели вверх. Инстинктивно они сгрудились в одном из углов ямы, пытаясь хоть как-то согреться дружка об дружку. Их покрытые багровыми пятнами лица были обращены к отцам-командирам, посиневшие, сведенные судорогами холода губы криво двигались, складываясь в уродливые усмешки, а глаза с ненавистью смотрели в лица офицеров. Чей-то негромкий, но отчётливый голос из толпы медленно произнёс: «Да пошла бы она на…, эта грёбанная Советская Армия…» Штабные словно очнулись, двое подошли к ротному, взяли его под руки и повели прочь. Но он не хотел идти, вырывался, и тогда один из офицеров двинул его кулаком. Смушковая шапка упала с головы майора, её подняли и, не отряхнув от снега, криво нахлобучили ему на голову.

Солдаты тем временем выбирались из ямы, неприкаянно выстраиваясь перед земляным бруствером.

Коломийцева уводили всё дальше. Снег у него под шапкой стал таять от тепла головы, тоненькие мутные струйки побежали по лбу и щекам, он поднимал мокрые глаза к небу, и непонятно было, то ли он плачет, сожалея о случившемся, то ли капли талой воды грязнят его перекошенное лицо…

Петров через силу собрался, надел овчинный тулуп, пристегнул к ремню штык-нож.

Разводящий сержант Круглов вывел караул на улицу. Петров шёл первым, сразу за разводящим, потому что его пост был самым близким – не более километра от караульного помещения. Петров брёл в каком-то заторможенном состоянии, глядя в ночь через голову коренастого Круглова. Морозец был лёгкий, бодрящий и приятно освежал после затхлого и душного помещения караулки.

Возле длинного складского здания караул остановился, и Петров услышал привычное: «Часовой, сдать пост!» Он подошёл к часовому, в котором узнал Бубенко из второго отделения, едва заметно кивнул ему и выслушал хорошо знакомую информацию. Разводящий торопливо приказал: «Караульный, принять пост!» и Петров вместе с ним и с Бубенко машинально двинулся проверять двери, складские помещения, замки и пломбы. Затем сержант принял доклады Петрова и Бубенко о приёмо-сдаче объекта и повёл караул дальше. Скрип снега под ногами служивых стих в несколько мгновений.

Петров поднял воротник тулупа, прошёлся туда-сюда; узенькая дорожка вдоль склада, утоптанная предыдущими часовыми, неприятно скользила, и Петров старался идти по её краю.

Ночь была ясной и безветренной. Петров удовлетворённо подумал, что морозец вряд ли прижмёт более пятнадцати градусов и потому есть шанс не околеть в ближайшие два часа. Толстая овчина тулупа надёжно согревала тело, ушанка была завязана под подбородком, ноги защищали ватные штаны и валенки.

Правда, некоторый дискомфорт Петров испытывал от своей неповоротливости и неуклюжести; в случае чего валенки не позволят ему резво побежать, а тулуп – быстро повернуться. Впрочем, происшествий в карауле никогда не случалось и, вообще, этот долбанный склад вряд ли мог понадобиться хоть кому-нибудь в ближайших космических мирах, потому что хранился в нём допотопный списанный хлам, старые покрышки от автомобилей и комплекты химзащиты, которыми за последние тридцать лет никто ни разу не воспользовался и, скорее всего, не воспользуется уже никогда.

Время тянулось мучительно медленно, как оно всегда тянется в одиночестве и безделье. Петров продолжал ходить вдоль склада, не очень старательно вглядываясь в темноту. За всё время караула, тянущегося с перерывами уже больше месяца, никто ни разу не побеспокоил покой часовых возле этого склада. Каждый раз, заступая на пост, Петров и днём и ночью видел одну и ту же картину: мрачное складское здание, узкая дорожка вдоль его внешней стены, протоптанная караулом, потемневший от времени деревянный столб с фонарём на самой верхушке, совершенно безлюдные хозяйственные строения вдалеке и полуметровые грязные сугробы вокруг. Мёртвый мир и мёртвая тишина, не нарушаемая ни голосами людей, ни посвистом птиц, ни вопросами Бога. Лишь раз в два часа пройдёт мимо поста механический караул, огласив стылые окрестности унылыми командами и… исчезнет в морозной дали…

Петров добрёл до осветительного столба, прислонился к нему плечом, уложил голову в мягкий овчиный воротник. Приятно пахло бараньей кислинкой, от дыхания овчина стала колючей и влажной. Петров прикрыл глаза. На мгновение его сознание укутала яркая цветочная пелена, проплыл мимо зелёный ковёр лесной поляны; высокие сосны закружились над головой, он услышал приятный баюкающий шум ветра, но тут морозный сквозняк порхнул по его обветренным губам, и он тут же очнулся. Тишина. Мороз. Снег. Ни души в мире.

Петров отошёл за угол склада, кое-как распахнул тяжёлые полы тулупа, с трудом расстегнул ширинку ватных штанов и с облегчением оросил обнажившиеся из-под штукатурки кирпичи, пытаясь философски осмыслить своё земное бытиё. «Нирвана… – подумал он. – За эти секунды, наверное, можно душу чёрту отдать…».

Жить стало несколько веселее, и Петров принялся вполголоса фальшиво напевать знакомые мелодии. Он бродил вдоль складской стены, изредка поглядывая на двери и замки и представляя себе свои героические действия в случае нападения врагов. Вот они крадутся за сугробами, надеясь незаметно приблизиться к Петрову, тихо обезвредить его и, вломившись в двери охраняемого объекта, завладеть вожделенными комплектами химзащиты. Но Петров с боевым кличем сам нападает на злоумышленников, размахивая сорванным с ремня штык-ножом, и поражает их одного за другим прямо в кипящие злобою к родной Советской власти сердца.

«При необходимости, – вспомнил Петров слова Устава караульной службы, – часовой должен вступить в рукопашную схватку для защиты себя и своего объекта и смело действовать штыком или прикладом…». Петров вздохнул и, подобрав упавший с дерева прутик, стал чертить на снегу за границей тропинки квадратики и кружочки. Потом задумался и медленно вывел: «Муть»… «Гарь»… «Тьма»… Опять задумался и начертил: «Бог» и рядом, уже почти без запинки: «Жуть»…