Евгений Орел - Черно-белый Чернобыль

В предыдущей главе я упомянул о компенсации за оставленное имущество (чаще звучало «за утраченное имущество»). Я не участвовал в разработке механизма выплаты и могу судить о нём только «снизу», как рядовой чиновник.

Прежде всего, о вывозе мебели и прочего нажитого добра речь не шла вообще. Во-первых, накладно. Как по деньгам, так и по времени. Во-вторых, наверняка немалая часть имущества по завязку насытилась шитиками. Спрашивается, зачем людей подвергать дополнительному риску? И отвечается: незачем. Вот и решили выплачивать фиксированную денежную сумму на семью по количеству её членов. Размеры возмещений определялись по простой методике:

Сказать, что компенсация породила множество недоразумений – всё равно, что промолчать. Мало кто понимал, почему за основу брались именно четыре, три и полторы тысячи. Многие ошибочно полагали, что первые 4000 рублей принадлежат мужу, следующие 3000 – жене, ну и на детей, бабушек и дедушек – по 1500.

Порой женщины спрашивали: «Почему это мужу четыре тысячи, а мне – только три?» А ещё – «Почему на тёщу/свекровь только полторы?» Объяснялось это просто, хотя и понималось не всегда легко: сумма компенсации начисляется в целом НА СЕМЬЮ, а не каждому её члену в отдельности, и принадлежит всем в равных долях.

Люди быстро смекнули, как можно увеличить размер компенсации. Рассмотрим типичный, пример.

И ладно, если бывшие супруги в самом деле разведены как по душе, так и по документам. Тут без вопросов. Но вот приходит ко мне на приём некий гражданин и спрашивает, можно ли получить компенсацию отдельно от бывшей жены. С ней он, правда, на момент аварии жил в одной квартире. В жизни ведь всякое бывает. Я ему:

– Если вы с ней в разводе, то у вас должно быть свидетельство о расторжении брака.

– Мы не успели, собирались, но тут авария…

– А лицевые счета разделены?

– Тоже не успели. В ЖЭК звонили, а нам сказали зайти после майских. Но тут авария, сами понимаете…

– Ну да, понимаю. А хотя бы подали на развод?

– Да вот… собирались…

– Но тут авария… – подсказываю ему. Он улавливает сарказм и отводит взгляд.

Минут через десять – аналогичный случай. Затем ещё, и ещё… Прям какая-то эпидемия «семейного полураспада»!

Ладно, говорю, соберите письменные показания свидетелей, готовых нотариально подтвердить, что вы с супругой жили порознь, имущество поделили – и тем обрекаю их на бюрократические мытарства. Выслушав столь жёсткие требования, некоторые даже дорогу к нам забывали. Остальные – их большинство – вскоре возвращались, только уже с пакетом собранных документов.

Далеко не в каждом случае мы решали в пользу заявителей. Даже если муж напишет, что жена ему в наглую изменяла, а та – что законный супруг ежедневно её истязал (прости, господи!), ещё не факт, что их раздельные заявления мы не состыкуем. Тогда, кстати, и появилась форма начальственной резолюции – «состыковать». То есть заявления, написанные жильцами одной и той же квартиры, сводятся воедино, и компенсация выплачивается всем проживающим, как одной семье. Ведь пусть и богатеньким было советское государство, но не настолько, чтобы нарушать заповедь известного орденоносца – «Экономика должна быть экономной». [20]

Некоторые из припятчан считали нас, «сидящих на заявлениях», чуть ли не вершителями судеб. Странно, что кому-то могла прийти в голову мысль, будто мы можем ему/ей отказать в приёме заявления. Принимали-то от всех, а уж как рассматривали и что решали – сие было не в нашей компетенции.

Кое-кто пытался с нашей помощью «ускорить» процесс. Мы же объясняли, что от нас ничего не зависит, и отвергали всяческие подношения как неуместные, да притом и незаконные.

Но однажды… Посетитель заполнил бланк и оставил его вместе с пакетом. На вопрос «Что это?» – бросил на ходу: «Это вам» – и быстренько ретировался. Мы даже опомниться не успели. В пакете оказались бутылка водки, шмат сала и батон. И едва я подумал, что надо бы вернуть презент (брать-то не положено), как напарник меня опередил: схватив пакет, выбежал за клиентом, но того уж и след простыл…

В тот день обеденный перерыв мы провели не в столовке, а на рабочем месте. Но никому об этом не рассказывали.

Не всех устраивали фиксированные размеры компенсации. Да и немудрено. У многих припятчан назначенная сумма далеко не покрывала стоимость оставленного добра. Недовольным предлагалось составить списки с указанием цен на серванты, диваны, телевизоры и прочие элементы нормального быта. Когда же количество заявок набирало некую критическую массу, в назначенный день и час в Припять специальным автобусом выезжали хозяева квартир и члены комиссии по оценке утраченного имущества. В комиссию входили: представитель горисполкома, товаровед, экономист по ценам, а также сотрудник горфинотдела. Меня эта участь тоже не обошла.

Посетить мёртвый город ещё раз – удовольствие сомнительное. Но работа есть работа. Здесь эмоции молчат, как музы во время канонады.

Одна из поездок выпала аккурат на мой день рождения, в конце декабря. До отъезда я никому ничего не сказал, но уже по дороге ненароком проболтался. И когда по завершении работы мы организовали стол (естественно, для профилактики от шитиков!), несколько тостов прозвучало и в мою скромную честь.