Евгений Орел - Черно-белый Чернобыль

Впервые в жизни я принимал поздравления в городе, которого больше не существовало. И потом, в тот день, кроме нас, в Припяти не было ни единого человека, так что на моей днюхе погулял «весь город». Тоже впервые в жизни. Как же такой день можно забыть?

Одна из квартирных хозяек, чьи «мебеля» мы оценили несколько выше, чем она сама же указала в описи, подарила мне портрет Владимира Высоцкого и машинописный сборник его песен. На выезде радиационный контроль, на котором я, впрочем, не настаивал, аномалий на «Высоцком» не обнаружил. Похоже, в тот день радиация проявила ко мне исключительную милость.

Пил столько, сколько наливали. И не хмелел, пребывая в шоке от увиденного за день. Да и было от чего! Немым укором жилые здания смотрели на нас сотнями тёмных оконных глазниц, которым никогда не суждено излучать свет и тепло домашнего уюта. Чуть ли не в каждой третьей квартире входная дверь взломана. Да как взломана! Грубо, надругательски! Наверняка, топором или «кошкой». Вещи разбросаны, на месте люстр – оборванные провода и торчащие из потолков крюки. Вывернутые ящики сервантов не оставляли сомнений относительно цели грабителей.

Ходили слухи, будто припятских мародёров расстреливали на месте. Но я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть.

В одной из квартир обращал на себя внимание детский уголок, явно девичий, судя по мишкам и куклам. Казалось, мама только-только позвала дочку, чтобы угостить конфеткой (а вот и фантик, на полу в прихожей), и дитя вот-вот прибежит обратно, продолжить прерванную игру. Особенно «живой» выглядела кукла «Наташа», точная копия подаренной моей сестре на первый детский юбилей. Эта лялечка ни в какую не хотела верить в произошедшее, а её взгляд излучал беспечность и детскую смешливость, от чего становилось особенно жутко…

В другой квартире я заметил на пианино стопку нотной литературы – этюды Черни, «Лунная соната», «Турецкий марш» – типичный репертуар учащегося музыкальной школы. Сопровождавшие группу молодые сержанты милиции надумали забацать «Собачий вальс» в четыре руки… (расстроенный инструмент едва успел выдать «па-ба-бам – пам-пам»)… но их музицирование прервал умоляюще-отчаянный окрик хозяйки квартиры:

– Не трогайте, прошу вас! Закройте пианино! Пусть всё останется, как есть.

Сержанты уважили просьбу, с трудом скрывая смущение, будто влезли в чужую тайну, а теперь не знают, как её забыть.

А хмель меня пробил уже на подъезде к дому, в форме нервного расстройства от пережитого, на грани истерики. Так далось мне очередное посещение мёртвого города. Любимая утешала меня, как могла, давала успокоительные. Как ни странно, тот вечер я помню очень подробно. Придя в норму, я за чашкой чая поведал Тане об увиденном. А вот «спасибо за понимание» сказал только утром. Но ведь не забыл…

Проживавшим в общежитиях холостякам и одиноким поначалу выплачивали по 4000 рублей. Равно как и тем «бобылям», что занимали отдельные квартиры. Через месяц-два кому-то «наверху» такая щедрость показалась неуместной. Да и вправду: разве можно имущество даже однокомнатной квартиры (стенка, ковёр, телевизор, холодильник и прочее) сравнить с чемоданом барахла, запихнутого под так называемое «койко-место»? И решило начальство, что общаговцам разумнее выплачивать лишь за фактически утраченное имущество. Для этого претендентам на компенсацию надлежало составить списки утраченных штанов, лифчиков, маек и прочего с указанием цен. С тех же, кто успел получить четыре «куска» по старым правилам, возврата денег не требовали – ведь закон обратной силы не имеет.

Вот тут-то и началось. Прежде всего – поток возмущений: «а почему ей четыре тысячи, а мне – по списку?» И потом, чего только не вносили в эти злосчастные списки! И дублёнки, и «пыжики», и костюмы-тройки, и туфли из крокодильей кожи, и, и, и… Но самым забавным оказалось то, что чуть ли не каждый проживавший в общежитии имел в собственности импортный магнитофон. Притом обязательно либо «Шарп», либо «Сони». На то время – верх крутизны!

Как тут не вспомнить знаменитого киношного стоматолога – Шпака? [21] Думаю, если бы ему пришлось составлять подобный перечень, то в него попали бы: «Три магнитофона, три телевизора, куртка замшевая!… три!».

Жаловались на нас, ох, как жаловались! Иногда и справедливо, что греха таить. Писали в различные инстанции. Хорошо запомнилась телеграмма-молния: «Москва. Кремль. Горбачёву. Прошу помочь с получением компенсации за утраченное имущество. (фамилия отправителя)». На телеграмме – с десяток резолюций по нисходящей: от секретаря ЦК до председателя горисполкома. Всё, как положено. Всем отвечали. Не все остались довольны. А где вы такое видели, чтобы довольными оставались ВСЕ?

Выяснилось, что не всем припятчанам понятен смысл слова «компенсация». Один из «прихожан» спросил:

– А где тут оформляют КОМПЛЕКТАЦИЮ?

Другой выдал похлеще:

– Я к вам по вопросу КОНФИСКАЦИИ.

Хорошо хоть не экстрадиции.

Да что там! Даже «эвакуация» не всем оказалась по зубам! В одном из писем на имя Веселовского читаем: «26 апреля меня вывезли из Припяти после ОККУПАЦИИ». Такие письма зачитывались вслух и сопровождались гомерическим хохотом.

Поначалу смеялся и я. Но когда вспомнил о Припятском исходе и о казавшейся не случайной созвучности слов «оккупация» и «эвакуация», смеяться перестал.

Однако звание лауреата в конкурсе «ляпов» заслужило бы письмо, первые строчки которого не только нарочно не придумать, но и никогда не забыть (грамматика оригинала сохранена):

«Уважаемые (кто-то там, неважно), Я жыла в Прыпяти с (такого-то) года. После УТЕЧКЫ ГАЗА на атомной станции 26 апреля…»

Бывали, впрочем, и другие забавные ситуации, но спустя четверть века вспоминается далеко не всё.

Изначально предполагалось, что проверка заявлений, всякие там оформления, перечисления и т. п. – займут месяца полтора-два. По разным причинам дело растянулось более чем на год. Процесс курировали коллеги из облфинупраления, между делом развлекавшие нас перлами фольклора. Наверное, сами же их и сочиняли. От этих ребят ещё в Полесском я услышал самоироничное двустишье:

Запорожец» – не машина,

Киевлянин – не мужчина.

Ещё они нас «учили», как распознать киевлянина в другом городе: