Евгений Орел - Черно-белый Чернобыль

Время от времени печатные издания развлекали публику всякого рода нелепостями. Особенно «отжигали» зарубежные масс-медиа. Ещё в первые «послевоенные» дни одна из советских газет поместила фотокопию не очень, мягко говоря, умной статьи из какого-то «таймса» или «геральда». Автор, изучая – как он думал – чернобыльские материалы, скорее всего, ограничился школьным глобусом: Чернобыль у него оказался… в Киеве. Впрочем, если даже в этой стране далеко не все и не сразу разобрались, что Припять не Чернобыль, то что спрашивать с забугровых журналюг? Зато какая получилась арифметика – отпад! Из населения Киева автор тупо вычел общее число эвакуированных из 30-км зоны и получил:

А что? Ведь, думал он, раз вывезли чуть больше ста тысяч, значит, остальные пали жертвой атомной катастрофы. Мрак, да и только! Даже не знаю, получил ли заокеанский писака нагоняй за подобную «небрежность», но сенсация-однодневка ему удалась.

Другой пример. Год спустя после аварии мне попался в библиотеке январский (87-го) номер швейцарского журнала. Название – что-то там о фермерстве, не помню. На первых страницах – материал о Чернобыле, притом не столько о катастрофе, сколько об её последствиях для рынка продовольствия. Читаю – вроде всё логично: в Европе отдельные поля выведены из севооборота, частично пострадали пастбища, а значит, сельхозпродуктов ожидается меньше и цены слегка рванут в гору… Так упрощённо выглядел журналистский прогноз.

Но вот авторам надумалось поумничать за пределами рынка, в результате чего я «узнаю», что на ЧАЭС произошёл… ядерный взрыв (nuclear explosion). Именно ядерный, а не химический, как на самом деле. На всю статью этот прокол оказался единственным, но достаточным, чтобы я прыснул со смеху. Привычная тишина читального зала враз нарушилась. Немногочисленные посетители удивлённо оглянулись, а пожилая библиотекарь сделала мне строгое увещевание, добавив:

– Вы что там, «Перец» [27] читаете?

А я, пересмеявшись, в ответ:

– Нет-нет, я только радуюсь, что остался жив.

Разумеется, никто ничего не понял, и вскоре обо мне забыли.

Поток прихожан шёл на спад, пусть и не так быстро, как хотелось. Руководство решило, что коль народу поубавилось, пора вернуться к привычному недельному графику – пять дней по восемь. По факту же работе отдавалось и десять и более часов, пока не иссякала «дневная доза прихожан». Вот только за сверхурочные больше не платили: их как бы не существовало. Надо ли пояснять, какой это анти-стимул?

Прежнее рвение постепенно замещалось прохладцей, вплоть до саботажа. Я сейчас о себе и, возможно, о тех, кто никогда всерьёз не принимал девиз «нам хлеба не надо, работу давай». Как результат – противоречие между оплатой и затратами труда постепенно переросло в вялотекущий, но перманентный конфликт между мной и системой (!). Тьфу ты, прости господи! Как же пафосно звучит – между мной и аж целой системой!

Рабочий день начинался в девять. Прихожане подтягивались часов с шести-семи. Надумал и я однажды прийти в семь утра – навести порядок в бумагах. Да где уж! Народ, завидев «ответственное лицо» (?! – это я о себе), давай ломиться в кабинет. Вроде неудобно сказать: «подождите, граждане, до девяти». Но – решился. И получил:

– Да вы что, издеваетесь?

– Мы тут ехали аж… (откуда-то из очень далека)

– Нам на работу!

– Нам что, по десять раз приезжать?!

И т. п.

Сжалился над теми, кто привёл доводы вроде «малого не на кого оставить». А тем, кто грозился писать чуть ли не в ЦК, посоветовал дождаться девяти утра и начать «процедуру обжалования» с местного руководства.

Не знаю, строчил ли кто на меня доносы, но неприятности прошли стороной. Если даже получал нагоняй, то слишком мелкий, чтобы помнить.

А в одно прекрасное утро – тупо проспал. Не позавтракавший, недобритый, «недоумытый», запыхавшийся – прибежал… нет, прилетел… чуть ли не в пол-одиннадцатого.

Перед исполкомом беру паузу – отдышаться. «Зачем им думать, будто я СПЕШИЛ? Притом на работу!» – вот такое пижонство, пацанячий гонор.

Рука машинально тянется в карман за сигаретой, но с полпути возвращается, и – лёгкий взмах:

– Ай, ну его!

К чертям перекур – и дыхание восстанавливается. Оказалось, это самое «ай-ну-его» я озвучил. У входа – сотрудники местного исполкома. Что-то обсуждают, раз за разом выдавая взрывы хохота. Нормальные мужики во время перекура. Кто-то интересуется:

– Жень, а что такое? Случилось чего?

– Да нет, всё нормально, – пытаюсь придать словам как можно больше безразличия. Но, видать, на образ «пофигиста» духу не хватило, и уверенности в голосе поубавилось. – Вот… на работу иду…

– А не рано? – иронизирует тот же исполкомовец.

– А ты ничё не забыл? – вставляет другой.

Общий гогот – непонятно, с чего. Не злобно, а так, по-приятельски. Причина открылась чуть позже.

В здание вхожу на ровном дыхании, с натянутой улыбкой. По коридору снуют чиновники, посетители, уборщица со шваброй и пустым ведром. Два милиционера мягко выпроваживают злого гражданина, не получившего доступ к председателю в неприёмные часы…

А навстречу… Володя-киномеханик! Тот самый, из общаги по Дружбы Народов. Идёт, ничего не замечая, мысли где-то «там»… Я ему:

– Вова! – По вскинутым бровям и широкой улыбке понимаю, что он удивлён не меньше моего.

– Жека? Привет! – и после крепкого рукопожатия: – А ты чё тут?

– Да я тут… хм… на работе, – неуклюже реагирую и, не желая расспросов, перевожу стрелки: – А ты что, Володь, компенсацию оформляешь?

– Уже оформил, – самодовольно в ответ, – через месяц-полтора, сказали, получу на сберкассу. А щас я тут по другим делам. Недавно женился.

– Поздравляю! Это ж мы не виделись с того, как ты сказал, что «радиацию выбрасывают»? – припомнил я последнюю ночь доаварийной эпохи. – Слушай, а как ты это сделал?

– Я сам не знаю! – с гримасой неподдельного удивления пожал плечами Володя. – Чёрт его… ляпнул сдуру – вот те…

– И прямо в точку! Пророк ты наш великий!

Ещё пара мелких реплик, шуток, обмен телефонами, чтобы никогда не созвониться – и на том распрощались.

Наконец-то попадаю в кабинет. Моё бойкое «доброе утро!» принимается неоднозначно. Кто-то из посетителей отвечает тем же. Коллеги бурчат: «Уже день давно!»

Как назло, именно в те минуты в кабинете оказался Веселовский (председатель горисполкома):

– Ну, Евгений Николаич, ты уж прям как министр, – и ворчливо, себе под нос: – Спасибо, хоть вообще пришёл.

– Извините, Алессан Афанасич, задержался, – вроде как прощения прошу, но держусь нагловато. Ожидаемого клише – «задерживается только начальство» – не последовало. Веселовский уходит. Дел у него и без меня под завязку.