Мирослав Бакулин - Зубы грешников (сборник)

– Нет, не буду… Темно кругом, холодно…

Сашу окрестили, но лучше ему не становилось. За неделю сделали еще шесть операций. В горло и живот вставили катетеры, посадили на искусственное дыхание, живот расшнуровывали, промывали каждый день и зашнуровывали снова. Он держался молодцом, боролся за жизнь, контролировал все аппараты, к нему подключенные, крепко сжимал руку при встрече. Говорить уже не мог из-за катетера в горле, писал ручкой в блокнотике. Мы все думали, что он выживет, молились за него. И вдруг отец Тихон берет меня с собой и едет в реанимацию к Саше. Я спрашиваю зачем. Он говорит: исповедовать и причастить. Я спрашиваю:

– А как его исповедовать-то, если он говорить не может?

Батюшка отвечает:

– Ресницами исповедуется, я ему грехи называть буду, а он мне моргать будет, был такой грех или нет.

Приезжаем в больницу, а у Саши уже голова как у негра стала – почернела. Он лежит, дышит тяжело. Отец Тихон его часа полтора исповедовал. Потом слышу, запел батюшка, началось причастие. И Саша, как только прикоснулся Даров Христовых, вдруг вздохнул так сильно и порозовел, на лбу испарина выступила. Доктор реанимационный замельтешил:

– Вы что с ним сделали?

– Святых Тайн Христовых причастили!

Когда выходили из больницы, отец Тихон велел через некоторое время забрать бутылочку, в которую через катетер выливалось содержимое желудка – «чтобы попирания Святынь не вышло». Когда я заехал за бутылочкой, увидел, что Саше сделалось лучше. Но ненадолго.

Через два дня он умер. Во гробе лежал светлый и умиротворенный. Я спросил о. Тихона, мол, за какие заслуги Господь сподобил Сашу креститься перед смертью, омыть все свои грехи, исповедоваться и приобщиться Святых Тайн? Батюшка посмотрел на меня и сказал: «Наверное, человек был добрый».

Это была вторая хорошая смерть в моей жизни. Страшная, мучительная, но хорошая.

И я стал думать после этого, что и мне неплохо было бы помучиться перед смертью, отбросить через боль все свои страсти, примириться с Богом на глубине, на какую способен. И еще вот что я понял о мучениях. Вылилось это все в разговоре со студентом моим, баптистом Сергеем Мочалкиным. Заговорили мы о святых угодниках, которых они, баптисты, не признают. И я ему сказал: вот посмотри на мучеников христианских, они так верят в Бога, что готовы претерпеть любые страдания за Христа. Но подумай и о том, как верит в них Христос, раз попускает им такие страдания, как он доверяет их вере! Бог уважает человека, и эти испытания перед смертью – как раз тот предельный случай, который открывает глубину того, во что вырос человек в своей жизни. Христос делит с нами смерть, но лишь для того, чтобы дать нам воскресение.

И поэтому смерть – это самое прекрасное, что может быть в жизни человека.

Часто, когда на меня накатывает уныние, я прошу смерти у Бога как избавления. Святые отцы говорят, что просить смерти себе равнозначно тому, что больной рубит свою постель. Жизнь – это болезнь, а смерть – выздоровление. Недаром умирающий Сократ просил учеников принести за него петуха в жертву. Такую жертву приносили, когда человек выздоравливал от продолжительной болезни. Сократ смертью выздоравливал от жизни.

Смерть прекрасна. Отец митрополита Сурожского Антония Борис Блум любил говорить сыну, что смерть нужно ждать, как жених ждет невесту. Как моя бабушка Лиза ждала Лопатина да Могилина.

Смерть – это истинное торжество и величие человека.

Писано в именины, память святителя Мирона Критского, после причастия Святых Христовых Тайн, после долгого размышления о памяти смертной.

21 августа 2002 года, закончено в 22 часа ровно.

Игумен Николай отовсюду убегал. Захотят его в архимандриты возвести, а он – за штат. Просится уехать в чужую епархию. В детстве он был двоечником и постоянно убегал с уроков, чтобы любоваться красотой Родины с высокого берега большой реки. Учительница ругала его перед всем классом:

– Ну, посмотри на себя, как ты учишься? Кто из тебя выйдет?

А мальчик отвечал:

– Священник.

Все смеялись. Но так и вышло. Поначалу он прибегал домой взъерошенный, бросал портфель, мать его спрашивала:

– Уроки сделал?

Он весело отвечал:

– Конечно, сделал!

И бежал гонять в футбол на улице. А потом он стал юношей и всегда помнил, что он двоечник и мечтает стать священником. Он отслужил в армии, стал монахом, а потом игуменом. Всегда был прост в общении, не скрывал своей необразованности, говорил мало. Но если говорил, то по-деревенски сметливо. Еще иеромонахом его отправили восстанавливать только что переданный Церкви монастырь. Здесь под спудом покоились мощи великого святого. Их искали археологи и историки уже двадцать лет. Появился батюшка, стал молиться в разрушенном храме. Молился он странно, картаво и гугниво, долго тянул носовые гласные, но служил бодро и по-пасхальному весело. Глаза его всегда сияли радостью мальчишки, который бросил всю сатанинскую ложь этого мира, как ненужный портфель в угол, и побежал радоваться жизни и веселиться, «яко мзда наша многа на небесех». И вот монастырь стал восстанавливаться, и мощи были обретены. Отец Николай, как только завидел, что основные работы по восстановлению близятся к концу, затосковал и попросился на другой приход. Там его ждала новая руинка. Он не унывал, взялся за восстановление храма, подлатал крошечный поповский домик.

Увлекся траволечением так, что устроил в сарае при доме дендрарий, где выращивал редкие травы и даже женьшень. Очень он прославился своим квасом, которым угощал всех гостей. Готовил его из проросшего пшена, которое пережаривал в русской печи. Квас был царский. И новая руинка постепенно восстанавливалась. Храм, когда-то славившийся чудотворной иконой, вновь обрел ее, православный люд во множестве стал стекаться к тем местам за духовным утешением. И батюшка снова сбежал. Теперь его вместе с другим монахом поставили восстанавливать большой монастырь в большом городе. Батюшка все приговаривал, что пока храм строится, Господь помогает, а как только строительство будет закончено, тут-то и начинаются искушения: люди уже смотрят не на общее дело, а друг на друга, начинают ссориться и ругаться.

К этому времени пришел указ о возведении батюшки в сан архимандрита, а ему ужасно не хотелось обижать своего собрата-игумена, который весьма подвизался в окормлении паствы. И поэтому батюшка, чтобы не возвышаться над собратом, тут же написал письмо владыке с прошением о почислении себя за штат. Через месяц духовные чада обнаружили батюшку в соседней епархии в глухом селе, где он поднимал очередной монастырь. А через полтора года, когда засияли кресты на новых куполах, батюшка уже был в другом месте – на островном скиту. Туда по реке, говорят, приплыла большая икона Николы Угодника, и раз в году, когда брод мелеет, паломники совершают на остров крестный ход. У батюшки прибавилось седины в бороде, но глаза его до сих пор горят, и когда при нем начинают вести высокоумные беседы, он смеется и говорит: «Я в этом ничего не понимаю, я в школе двоечником был».