Ринат Валиуллин - Путешествие в бескрайнюю плоть

Я впал в забытье, я в скорлупе, я – яйцо, только ноги торчат наружу и крысы грязной темноты уже грызут самые кончики моих пальцев, я пытаюсь их сбросить, но тщетно, я начал задыхаться, проснулся… Пальцы ног покалывало, как будто я их отсидел, я попытался расшевелить их, крыса анемии не уходила, как и темнота, как её много, как мало воздуха, я уже ощутил его недостаток, и всё меньше меня. Молекулы кислорода втягивались глубоким вдохом (каждый вдох – как вдохновение), проходя через горящее горло, кислород сгорал мгновенно, по крайнем мере, мне так казалось. Мне было не утолить собственное тело, лёгкие работали, не останавливаясь.

Жопа… Страх заглянул мне в самую харю: «Боишься? А будет ещё страшнее…». Я увидел его смазливую внешность, он прекрасно выглядел, с такой закономерностью: чем испуганней я, тем замечательней он. Самое скверное – умереть от медленного удушья, это даже не утонуть, там всё гораздо быстрее. Мозг уже не хотел философствовать, его залапал страх, и он отдался. Я закричал, застучал ногами по крышке саркофага: выпустите меня, уроды, дайте воздуха… Тишина, как я её ненавидел сейчас, как боялся.

А может бог – это я, выкакал себе фантазию с человечество. Как трудно быть богом, как легко – дерьмом. Я обосрался, страх выел из меня всё человеческое нутро. Моё будущее странным образом оказалось в прошлом. Хочу пить жутко, хочу простой воды.

Ненависть отходит. Она всегда уходит, когда не с кем ею поделиться. Помню, пацаны со двора ловили кошек и сбрасывали их с девятого этажа на асфальт, кошка, или то, что от неё осталось, на автомате отползала в кусты, волоча за собой свой внутренний мир, чтобы там подохнуть, испытывала ли она ненависть к человеку… Нет. У неё не было времени ненавидеть, ей надо было спасать свою шкуру, и шкурка ускользала в кусты. Вот и моя ненависть тоже куда-то улетучилась, это верный знак, что я сдохну здесь, перед смертью все так добросердечны и всё прощают, и я прощаю всем всё, даже если не откроете, простить один раз гораздо проще, чем ненавидеть всю жизнь, пусть даже её осталось несколько часов. Подонки, если я умру, то я вас прощаю. Слёзы, слёзы, откуда их столько у человека, особенно, когда он так хочет пить? Энурез глаз, в отчаянии он неизлечим. Сдохнуть сейчас – это было бы слишком просто, слишком пошло, умереть, ни разу не переспав с женщиной, – это пошлость.

Дорогая, я здесь, в одной постели со смертью, я её не хочу, а она всё лезет, наглая, голая и бесперспективная. Чувствую её холодное тело, очень сильно, вот она – душная, чёрная, безмолвная, доступная, склонная к случайным связям. Я знаю, Мэри, что ты меня простишь за это, я сам не заметил, как она забралась ко мне в постель, как она, склонив меня, развратила до такого состояния, до такого человеческого страха, до таких низких мыслей и переживаний. Прости.

Я гулял по супермаркету с тележкой и бросал туда гостинцы своему чреву, соглашаясь с тем, что люди не изменились со времен каменного века, по-прежнему основную часть их мыслей занимает вопрос добывания пищи. Разница лишь в том, что теперь её в изобилии, изобилие губит время, неоправданно много уходит его на то, чтобы решить: что из чего приготовить сегодня, завтра, через неделю. Иногда мы ломаем голову, понимая, что не над тем, что могли бы ломать над чем-то великим, но продолжаем деградировать, складывая в корзинку калории, заложники прямой кишки, фабрики утилизации продуктов. Моя корзинка была наполнена водой разного вида и калибра, очень хотелось пить. С такими мыслями я дотолкал тележку до мясного. Воздух пах истерзанной плотью, я рассматривал на прилавке филе и окорока. Дотошный продавец, объясняя, показывал на себе, из какой части тела животного это было вырезано, когда громом разорвало пространство. Голова моя полетела, увидев, как ноги в недоумении остались на кафельном полу вместе с туловищем. Она пролетела над прилавками с моющими средствами, над молочным отделом, где на витринах лежали другие головы, головы сыра, но уже с пустыми глазницами, над кондитерским, по которому были разбросаны сладкие язычки и ушки, я уже пошёл на снижение и врезался в кучу с кочанами капусты в овощном. Падение было мягким и непринуждённым, что же это могло быть, мозг усиленно пытался взять себя в руки, но руки остались там, в мясном отделе, вместе с телом, он вспомнил о телефоне, что нужно было немедленно звонить знакомому хирургу и узнать, сколько будет стоить пришить голову, и за какое время, ведь сегодня я ещё собирался сходить в кино, я представил себя в кинотеатре без головы, как это могло шокировать публику и обрадовать зрителей сзади, а чем же я буду там целоваться? «Так, надо сосредоточиться, – напрягались извилины, – что же это могло быть…» Теракт, взорвалось у меня в голове, когда я почувствовал удушливый запах гари и сквозь дым обнаружил разбросанные тела и продукты по всему магазину, залитые кровью, молоком, пивом и стоном.

Человек сидел на полу с вывалившимися из чрева кишками, одной рукой он машинально пытался переложить их в пакет, в другой держал список продуктов, которые необходимо было купить. Он причитал: «Зачем вы мне взвесили так много, мне нужно только полкилограмма…». Рядом стоял мужчина, лицо которого съехало странным образом на плечо вместе с глазами, и он тщетно пытался поправить его и поставить на место, но оно никак не поддавалось, беспрестанно возвращаясь обратно… Женщина с оторванной рукой выла, пробираясь сквозь дым: «Вы руку мою не видели?» – обращалась она в пустоту, а может, к тем душам, которые уже покинули тела погибших, как будто им сверху было виднее. Чья-то нога в судороге сгибалась и разгибалась в собственной луже крови. На полу сидела бабушка с вытекшими глазами, шаря руками по кафелю, она обращалась пустоту: «У меня упали очки, помогите мне найти очки». Мозг, выполняя последнюю свою миссию, пытался вспомнить телефон хирурга, не отдавая себе отчёта в том, что для этого необходим телефон. Где же мой телефон? Он остался в кармане брюк. Совсем новый. Что же это за херня, горе у людей, страшное горе, а я как последняя мразь, о телефоне думаю.

Появились спецслужбы, они немедленно вывели всех, кто мог ходить, и отсортировали части тел, кучку с руками, кучку из ног, вдруг рядом со мной все кочаны капусты превратились в головы, ещё живые и говорящие, мои извилины стразу оживились такому соседству: «У вас телефона не найдётся, мне только один звонок другу». Кто-то уже вспоминал вчерашний футбольный матч Лиги чемпионов, кто-то обсуждал повышение цен на продукты и инфляцию. Какой сильный у нас народ и гибкий, как быстро он забывает всё плохое и приспосабливается к новым условиям! Рядом со мной лежала симпатичная женская головка и поглядывала на меня игриво, её голубые глаза были спокойны и любвеобильны. «Нашла место флиртовать», – подумал я и хотел уже поправить волосы отсутствием рук, но замер, увидев, как моё тело оттащили в кучу с остальными, выпотрошив карманы. Как странно было видеть собственное тело без головы, обезличенное и беспомощное, бесполезное и бессознательное.