Евгений Щуров - Это не страшно

– Привет, – едва взглянув на Турчина, спокойно сказала она.

– Привет, – подыграл ей Иван Николаевич. – Чего-то Вы, Юлия Ивановна, устало выглядите. Но у Вас чрезвычайно красивая прическа!

Юлька взглянула на Ивана и рассмеялась, не сдержавшись.

– Чего это вы? – спросила толстая Лариса.

– Юлии Ивановне смешинка в рот попала, – серьезно произнес Турчин. – Много вызовов?

– Уууу! Почти не заезжают девчата на станцию, – сказала диспетчер. – Совсем загоняли.

– Хоть мне не возят, спасибо! – сказал Турчин. – Можно Вас на минутку, Юлия Ивановна?

Юлька встала и без слов вышла вперед Ивана.

– Ну чего ты меня смешишь? Я же работаю. Вечером посмеемся.

– Да я пришел договориться, как уедем. Предлагаю так: как соберешься – позвони или сбрось смс, я буду уже готов.

– Хорошо.

– Мне сегодня утром так понравилось, что ты одела новое пальто!

– Оно мне правда очень понравилось. Ладно. Иди. Не мешай работать.

Поднимаясь в отделение Турчин вспомнил, что еще не сходил в магазин. Надо же Лыкину проставить. В магазине он взял все, что обещал приятелю, и вернулся в отделение. Завалился на свой продавленный диван и задремал под телевизор. Его разбудил пришедший Лыкин. Рассчитались. Лыкин был доволен, сразу налил себе бокал пива. Иван судорожно одевался. Уже одетый, предложил Лыкину покурить. Было двадцать минут седьмого. Они вышли в курилку. Лыкин о чем-то трещал, Турчин машинально отвечал. Пришло смс от Юльки – она ждет около машины. Турчин извинился перед Лыкиным, еще раз поблагодарил приятеля, бросил сигарету и выскочил на улицу. Юлька стояла со стороны пассажира и ее почти не было видно. Они сели и быстро уехали.

До дома ехали почти молча. Турчин чувствовал, что Юлия устала, потому не предложил ей никуда поехать, повеселиться.

– Устала сильно?

– Ага, устала. Но не настолько, чтобы сразу упасть и уснуть.

– Может, куда съездим или в кино сходим?

– Нет, Вань, не хочу. А хочу просто посидеть дома, спокойно поужинать, немного выпить, посмотреть телевизор. Хорошо?

– Согласен, – кивнул Турчин.

Когда они заехали в гараж, Иван удивился, как быстро Юлька освоилась в его доме. Она вела себя так естественно, будто жила здесь по меньшей мере пару лет.

Поужинали с вином. Турчин выпил две рюмки коньяку. Завалились смотреть TV. Посмотрели какой-то авторский фильм, обоим понравился. Полчаса фильм обсуждали.

– Юль, давай поговорим, – предложил, наконец, Иван.

– Давай, – согласилась Юля.

– Будь моей женой.

– Дурачок! Не буду. У меня муж есть. Не сердись, иди ко мне.

Юлька набросилась на Ивана и у них опять началась ночь безумной любви.

Шторы были задернуты и они не могли видеть, что за окном идет крупный пушистый снег, отчего вокруг светлело.

Турчин появился в ординаторской ровно в восемь часов, к началу отделенческой планерки. Сел на диван, накинув халат. Светлана Геннадьевна, провела планерку чуть рассеянной, как всегда, по понедельникам. Отделение было заполнено. Лыкин за воскресную ночь заложил шесть человек. Шастин и Турчин сидели на диване рядом и сделали логичный вывод, что будучи под кайфом, Лыкин предпочел не связываться ни с кем из поступающих и никому не отказал в приеме. Пусть терапия расхлебывает. В общем, свободных мест не было. Был понедельник, день «загрузки».

– Ну, давайте, терапевты, разбирайтесь, выписывайте! – логично и твердо сказала заведующая.

– Выпишем! – вздохнул Шастин.

– Не замедлим, – подтвердил Турчин.

Елена Ивановна промолчала, сочтя монологи законченными.

Светлана Геннадьевна пошла к себе в кабинет, обернувшись при выходе:

– Мужчины, давайте, выписывайте, ну пожалуйста! Сегодня столько поступают, вы же знаете!

– Ну да, знаем, – вздохнул Шастин.

Все, кроме мужчин, разошлись, даже Елена Ивановна, которую обычно всегда можно было найти на своем месте, куда-то пошла.

– Иван! Огромное тебе спасибо за деньги! Миле такую шубку купили! Она в восторге, тебе – привет с благодарностью.

– Слушай, Костя, брось вспоминать, все нормально, – ответил Турчин. – Тебе не кажется, что в нашем возрасте надо что-то менять? Кардинально?

– Что именно?.. Кстати, как провели с время с Юлией Ивановной?

– Прелестно! И, все равно, вопросы остаются. Сожалею, – Турчин немного помолчал и продолжил:

– Юля ничего не хочет менять в своей жизни… Ее только тяготит жизнь с Сашкой, отсутствие удобств в доме, двое детей от разных мужчин и любовь ко мне, которая не может реализоваться, пока жив и здоров Саня или я. Ты представляешь себе ситуацию? А потом сказала, что такая, как сейчас, жизнь, ее вполне устраивает. Есть любимый мужчина, это я, есть муж, это Саша, есть мама и дети, которые любят Сашу. Все. Я как бы гриб на березе – не мешаю и радую… Костя, я с ума сойду от этого положения! Мне остаются две вещи. Убрать Сашку или завести себе другую женщину. Можно еще удрать отсюда куда подальше… Но какую же я должен встретить женщину, которая затмит мне Юльку! Не у тебя же Милу отбивать!

– Но-но! Убью, не задумываясь! – спокойно реагировал Шастин.

– Да нет, это я так, болтовня банальная… Я не такой.

– Знаю, потому и не реагирую серьезно. Ты – нормальный. Как человек. Тебе можно верить. Ты хороший врач и друг. Я не променял бы тебя ни на кого и всегда заступлюсь, если что.

– Даже если узнаешь, что я – преступник?

– Да, Ваня. Я тебе верю…

– Ладно. Закончили беседу о женщинах и жизни. Пойдем работать.

– Пойдем, но неохота.

– Надо, Костя, надо!

Турчин встал, переоделся в пижаму, одел как следует халат. На своем столе взял папки с историями болезней и, перекрестившись, вышел из ординаторской.

Шастин сидел на диване и думал о своей жизни. Сколько сил и знаний он положил на алтарь медицины, под влиянием своего отца, его друзей, никогда не чурался пациентов, трудностей, все время учебы в институте работая санитаром, медбратом, фельдшером, анастезистом в реанимации областной больницы, прошел Афганистан, голодал, спал, закутавшись в офицерскую шинель, переворачиваясь то лицом, то спиной к костру. Была мысль остаться служить в армии. Военным врачом. Но из армии уволился, когда его друзья напропалую писали ему об успехах в собственном бизнесе. Вернулся домой. Его бизнес какое-то время хорошо его кормил. Шастин занимался антиквариатом. Скопив довольно внушительную по тем временам сумму, вложился в совершенно другой бизнес и тут же попал в лапы мошенников из столицы, которые собственную операцию провели безукоризненно. Шастин лишился всего, уехал на юг. Отец помог с деньгами. Поступил работать в провинциальную больницу с элементами клиники, когда летом ему давали в обучение студентов старших курсов. Работа с пациентами и студентами доставляла ему удовольствие, благодарность пациентов принимал также с удовольствие, легко и непринужденно, естественно, не вымогал ни в коем случае. На первом же году работы женился на своей страшно запущенной молодой пациентке, вылечил ее, не переведя ее острое заболевание в хронь, потом у них родился мальчик, которого оба боготворили. Поженились. Не учитывая разницу в возрасте. Жена была моложе его на полтора десятка лет. Мила являла собой образец жены и Шастин верил ей безоговорочно, и вел себя безукоризненно по отношению к жене, и мыслей об измене, настолько выраженной у Турчина, вызывала у него чувство омерзения или, по крайней мере, активного неприятия. В конце концов Шастин понял, что кроме Милы у него никогда не будет никаких шашней, так как ни одна женщина не вызывала у него такого чувства восторга и заполонения; кроме Милы он не мог думать ни о ком, ни представить себя в объятиях другой женщины. Попробовал представить однажды себе красавицу-пациентку в своих объятиях и не ощутил никаких симптомов возбуждения и желания. Мимолетное воспоминание о Миле заставляло его плоть бороться с собой, минимум – позвонить и услышать ее голос. Хоть на несколько секунд. Шастин был счастлив. Мила же ревновала его к работе. Она не понимала, что можно быть влюбленным не только в женщину, но и в работу. Тем не менее время неумолимо сближало их. Несмотря на разницу в возрасте. Несмотря на противоречия в мировоззрении. В частности, в воспитании сына. Костя уступал жене практически во всем, потом раскаивался, что не поговорил с сыном так, как ему хотелось, уступая жене. Со своей работой, бесконечными дежурствами, пока сын был маленьким, папа упустил заметно настоящее отцовское воспитание, и сейчас они с Милой пожинали плоды довольно резкого перехода мальчика-паиньки, мальчика – маменькиного сыночка, в самостоятельного, но беспомощного во взрослой, самостоятельной жизни, юного студента. При всем при том Мила души не чаяла в сыне и считала, что все его пороки – следствие внешнего воздействия. К папе претензий не было. Хотя папа жаждал внести свою лепту в воспитание уже взрослого сына…